"Дмитрий Мережковский. Воскресшие боги" - читать интересную книгу автора

Колоссом, в двенадцать локтей вышины, конная статуя работы Леонардо.
Гигантский конь из темно-зеленой глины выделялся на облачном небе. он
взвился на дыбы, попирая копытами воина; победитель простирал герцогский
жезл. Это был великий кондотьер, Франческо Сфорца, искатель приключений,
продавший кровь свою за деньги - полусолдат, полуразбойник. Сын бедного
романьольского землепашца, вышел он из народа, сильный, как лев, хитрый, как
лиса, достиг вершины власти злодеяниями, подвигами, мудростью-и умер на
престоле миланских герцогов. Луч бледного влажного солнца упал на Колосса.
Джованни прочел в этих жирных морщинах двойного подбородка, в страшных
глазах. Полных хищною зоркостью, добродушное спокойствие сытого зверя. А на
подножии памятника увидел запечатленной в мягкой глине рукой самого Леонардо
двустишие:
Expectant animi molemque futuram, Suspiciunt; fluat aes; vox erit: Ecce
Deus! '
Предчувствуют души грядущее; Расплавится медь; и голос будет: се Бог!
(лат.).
Его поразили два последние слова Ecce Deus!-Се Бог!
- Бог,- повторил Джованни, взглянув на глиняного Колосса и на
человеческую жертву, попираемую конем триумфатора, Сфорца-Насильника, и
вспомнил безмолвную трапезную в обители Марии Благодатной, голубые вершины
Сиона, небесную прелесть лица Иоанна и тишину последней Вечери того Бога, о
котором сказано: Ecce homo!-Се человек! К Джованни подошел Леонардо.
- Я кончил работу. Пойдем. А то опять позовут во дворец: там, кажется,
кухонные трубы дымят. Надо улизнуть, пока не заметили.
Джованни стоял молча, потупив глаза; лицо его было бледно.
- Простите, учитель!.. Я думаю и не понимаю, как вы могли создать
этого Колосса и Тайную Вечерю вместе, в одно и то же время?
Леонардо посмотрел на него с простодушным удивлением.
- Чего же ты не понимаешь?
- О, мессер Леонардо, разве вы не видите сами? Этого нельзя- вместе...
- Напротив, Джованни. Я думаю, что одно помогает другому: лучшие мысли
о Тайной Вечере приходят мне именно здесь, когда я работаю над Колоссом, и,
наоборот, там, в монастыре, я люблю обдумывать памятник. Это два близнеца. Я
их вместе начал. - вместе кончу.

- Вместе! Этот человек и Христос? Нет, учитель, не может быть!..-
воскликнул Бельтраффио и, не умея лучше выразить своей мысли, но чувствуя,
как сердце его возмущается нестерпимым противоречием, он повторял: - Этого
не может быть!.. - Почему не может? - молвил учитель. Джованни хотел
что-то сказать, но, встретив взор спокойных, недоумевающих глаз Леонардо,
понял, что нельзя ничего сказать, что все равно - он не поймет.
- Когда я смотрел на Тайную Вечерю,- думал Бельтраффио,- мне
казалось, что я узнал его. И вот опять я ничего не знаю. Кто он? Кому из
двух сказал он в сердце своем: Се Бог? Или Чезаре прав, и в сердце Леонардо
нет Бога?
Ночью, когда все в доме спали, Джованни вышел, мучимый бессонницей, на
двор и сел у крыльца на скамью под навесом виноградных лоз.
Двор был четырехугольный, с колодцем посередине. Ту сторону, которая
была за спиной Джованни, занимала стена дома; против него были конюшни;
слева каменная ограда с калиткою, выходившею на большую дорогу к Порта