"Д.С.Мережковский. Франциск Ассизский ("Лица святых от Иисуса к нам" #2)" - читать интересную книгу автора

для себя, рыцарских подвигах.
"Буду велик, - говорил иногда, подвыпивши, друзьям своим, на пирах, -
буду велик, больше Артура, больше Роланда, больше Карла Великого, и
Александра, и Цезаря, - больше всех людей на земле!"[92]
И вдруг умолкал, вспоминая, может быть, с ужасом пророчество матери,
монны Пики Простейшей: "сыном Божьим будет мой сын!"
"Будет велик", а пока - только ряженый в рыцари, купчик, мещанин в
вельможестве, - ворона в павлиньих перьях. Не был, однако, таким "дураком",
каким его считали многие, чтобы не чувствовать своего ничтожества и этим не
мучиться: вот почему, может быть, так и старался пустить пыль в глаза. Но
сделать это было не так-то легко, при его наружности: маленький, худенький,
с изможденным смуглым лицом, с оттопыренными ушами и черной, редкой, клином,
бородкой, - самого невзрачного вида человек: "так себе, кое-какой
мещанишка" - вот первое от него впечатление всех, кто его не знает и
взглядывает на него мимоходом, издали. Но для тех, кто его узнает, все вдруг
меняется в нем, как будто они его никогда раньше не видели: такая печать
благородства, как бы царственной крови знак, - в каждой черте тонкого лица,
в узкой и длинной, с длинными тонкими пальцами, женственно прекрасной руке
и, особенно, в чудесных и страшных, непонятных глазах - темно-коричневым
огнем горящих, прозрачных углях, - то с невыносимо тяжелым, то с чарующим
взором, и в тихой улыбке, и в быстрых движениях, таких стремительных, что
казалось, не ходит, а летает, порхает, как птица; легкий-легкий весь, как
пламя, как дух.[93]


X

Пропировав однажды всю ночь, до света, шли гости Франциска веселой
толпой, оглашая пустынные улицы городка Ассизи пьяными песнями. Шел с ними и
"король" их, в шелковом, пестром, скоморошьем платье, с шутовской, из
золотой фольги, короной на голове и с таким же скипетром в руке. Все, кроме
него, были пьяны, так что не заметили, как он потихоньку отстал, и ушли
далеко вперед. А он, оставшись один на пустынной улице, вдруг остановился,
как вкопанный, с таким неподвижным лицом, как у человека в столбняке или
лунатика. "Кажется, в эту минуту, жги меня, режь, - я бы ничего не
почувствовал", - вспоминал он потом.[94]
Пристально, широко открытыми глазами глядя на утреннюю в светлеющем
небе звезду, переливавшуюся, как исполинский алмаз, тремя цветами, -
голубым, зеленым и розовым, - испытывал он такое блаженство, что умирал в
нем, как утренняя звезда, в лучах восходящего солнца. Но долго не мог
понять - вспомнить, отчего это блаженство; вдруг вспомнил: оттого, что тремя
цветами играет звезда. Понял - вспомнил все, и сердце его пронзило, как
молния, число божественное: Три.


XI

Множество было в те дни, по всему христианскому Западу, больниц для
прокаженных, "лепрозориев", так что для ухода за больными основан был особый
рыцарский орден св. Лазаря. Так же как безумие, "одержимость", во времена