"Д.С.Мережковский. Франциск Ассизский ("Лица святых от Иисуса к нам" #2)" - читать интересную книгу авторадля себя, рыцарских подвигах.
"Буду велик, - говорил иногда, подвыпивши, друзьям своим, на пирах, - буду велик, больше Артура, больше Роланда, больше Карла Великого, и Александра, и Цезаря, - больше всех людей на земле!"[92] И вдруг умолкал, вспоминая, может быть, с ужасом пророчество матери, монны Пики Простейшей: "сыном Божьим будет мой сын!" "Будет велик", а пока - только ряженый в рыцари, купчик, мещанин в вельможестве, - ворона в павлиньих перьях. Не был, однако, таким "дураком", каким его считали многие, чтобы не чувствовать своего ничтожества и этим не мучиться: вот почему, может быть, так и старался пустить пыль в глаза. Но сделать это было не так-то легко, при его наружности: маленький, худенький, с изможденным смуглым лицом, с оттопыренными ушами и черной, редкой, клином, бородкой, - самого невзрачного вида человек: "так себе, кое-какой мещанишка" - вот первое от него впечатление всех, кто его не знает и взглядывает на него мимоходом, издали. Но для тех, кто его узнает, все вдруг меняется в нем, как будто они его никогда раньше не видели: такая печать благородства, как бы царственной крови знак, - в каждой черте тонкого лица, в узкой и длинной, с длинными тонкими пальцами, женственно прекрасной руке и, особенно, в чудесных и страшных, непонятных глазах - темно-коричневым огнем горящих, прозрачных углях, - то с невыносимо тяжелым, то с чарующим взором, и в тихой улыбке, и в быстрых движениях, таких стремительных, что казалось, не ходит, а летает, порхает, как птица; легкий-легкий весь, как пламя, как дух.[93] Пропировав однажды всю ночь, до света, шли гости Франциска веселой толпой, оглашая пустынные улицы городка Ассизи пьяными песнями. Шел с ними и "король" их, в шелковом, пестром, скоморошьем платье, с шутовской, из золотой фольги, короной на голове и с таким же скипетром в руке. Все, кроме него, были пьяны, так что не заметили, как он потихоньку отстал, и ушли далеко вперед. А он, оставшись один на пустынной улице, вдруг остановился, как вкопанный, с таким неподвижным лицом, как у человека в столбняке или лунатика. "Кажется, в эту минуту, жги меня, режь, - я бы ничего не почувствовал", - вспоминал он потом.[94] Пристально, широко открытыми глазами глядя на утреннюю в светлеющем небе звезду, переливавшуюся, как исполинский алмаз, тремя цветами, - голубым, зеленым и розовым, - испытывал он такое блаженство, что умирал в нем, как утренняя звезда, в лучах восходящего солнца. Но долго не мог понять - вспомнить, отчего это блаженство; вдруг вспомнил: оттого, что тремя цветами играет звезда. Понял - вспомнил все, и сердце его пронзило, как молния, число божественное: Три. XI Множество было в те дни, по всему христианскому Западу, больниц для прокаженных, "лепрозориев", так что для ухода за больными основан был особый рыцарский орден св. Лазаря. Так же как безумие, "одержимость", во времена |
|
|