"Д.С.Мережковский. Лица " - читать интересную книгу автора

простыми, тихими глазами на простое, тихое небо. И я вздохнул свободнее:
пусть еще не верит - может поверит.
Тут началась главная часть беседы - о том, что надо делать для "третьей
России". Этого повторять не буду, скажу одно: что бы ни говорили о нем,
Иосиф Пилсудский не враг России. У него нет камня за пазухой. Это я говорю
для всех, а для меня он больше, чем то, что я о нем сейчас говорю. Хотя бы
сорок тысяч Миноров, Зензиновых, Керенских уверяли меня, что в таком
разговоре я "предал" Россию, я не поверю им.
- Я не знаю, кто кому сейчас нужнее, вы нам, или мы вам, - воскликнул я
в пылу беседы.
Теперь, издали, я понимаю, что это могло показаться почти дерзким: так
мы слабы, так "не существуем", по видимости. Но тогда это было не дерзко, а
только искренне. И, кажется, он понял, что за видимостью есть иное, большее.
Он много расспрашивал о генерале Брусилове и о новом "патриотическом"
духе красной армии. И опять понял то, что так трудно, почти невозможно
понять человеку нерусскому - самую бессмысленную из русских бессмыслиц -
Интернационал "национальный" русских солдат-коммунистов, героев "похабного"
Брестского мира, идущих помирать под знаменами Бронштейна-Троцкого за Святую
Русь. Понял, что и это возможно в "стране безграничных возможностей".
Деловое острие беседы и заключалось в том, как отразить эту опасность, может
быть, для Польши и России величайшую. Что тут уже Россия и Польша - вместе,
он тоже понял.
Я назвал Бориса Савинкова, как единственного сейчас русского человека в
Европе, способного что-нибудь сделать для "третьей" России. Мне трудно было
говорить о Савинкове: он мой друг многолетний, человек слишком мне близкий.
Но только что я заговорил, как почувствовал, что собеседник мой думает о нем
почти так же, как я.
Вот, кажется, все, что я могу сообщить о деловой части беседы. Я
сознаю, как от этих умолчаний тускнеют мои впечатления и отраженный в них
образ. Но я надеюсь, что когда-нибудь еще вернусь к нему: забыть его
нельзя - он в памяти моей, в сердце моем неизгладим на веки веков.
Еще одна последняя черта: без нее этот образ был бы слишком неполон.
Говоря по поводу Савинкова о значении одинокой творческой личности в
судьбах народа, я сослался на него самого, Иосифа Пилсудского.
- Вы создали Польшу, вы могли бы сказать: Польша - это я.
- Вы думаете? - усмехнулся он горькой усмешкой. - А знаете, что бывают
минуты, когда мне кажется, что я все еще борюсь с Польшей, что я против
Польши. Я человек достаточно сильный, но иногда и я слабею...
Вдруг опять, как в первую минуту свидания, на меня повеяло "веяние
тихого ветра". Только теперь, когда он говорил о своей слабости, я
почувствовал, как он силен не своею силою: "В немощи сила Моя совершается".
Только теперь я почувствовал, что передо мной избранник Божий.
Да, я говорю это всем, так же, как ему сказал! О, я знаю, как трудно и
страшно это сказать о человеке, особенно в наши дни, когда "великие люди",
"избранники" - чьи? - Ленины, Троцкие! Я знаю, какие горящие угли соберу на
свою голову, какие насмешки над моей ребяческой наивностью, но я все-таки
скажу: Ленины, Троцкие - не великие люди, а великие ничтожества.
Человек - мера вещей. А мера человека что? Если не Бог, то диавол.
Подражание Богу - творчество; разрушение - подражание диаволу. Мы уже давно
забыли Бога и мерим человека мерой диавола. По этой мере велик венчанный