"Д.С.Мережковский. Лица " - читать интересную книгу автора

БАЛАХОВИЧ[3]

Я заговорил о Балаховиче в обществе поляков и в присутствии русского
генерала, влиятельного, неглупого, талантливого и даже разделяющего, по
крайней мере, на словах, демократическую программу генерала Врангеля. Я
утверждал, что главная новизна Балаховича, его "гениальность" (оставляя,
конечно, в сторону меру этого "гения") заключается в том, что он первый
задумал превратить войну с большевиками в восстание, в революцию, и что в
этом он прав, потому что нельзя победить большевиков действием исключительно
внешним, военным, - их можно победить только внешним и внутренним,
военно-революционным действием.
"Демократический" русский генерал слушал меня насмешливо.
- Извините меня, господа, я прежде всего, - человек практический, -
начал он, когда я кончил. - Тут высказаны были идеи, может быть, и светлые,
благородные, но слишком общие, из коих нельзя извлечь никаких практических
выводов. Я не понимаю, что значит превращать войну в восстание, и в чем тут
"гениальность" Балаховича. Балахович не гений, а мелкий авантюрист, и
говорить о нем серьезно нам, военным людям, не приходится.
Я не возражал. Сразу почувствовал, что генерал говорит "с того берега",
и не хотел, чтобы поляки увидели, какая даль разделяет два русских берега.
А на другой день зашел ко мне генерал Балахович. Просидел три часа; все
говорил, не уставая, и я, не уставая, слушал. Он рассказывал о том, что у
него происходит на фронте. Рассказы удивительные, достойные великого
художника.
Но повторить их я не сумел бы. Тут сила - не в словах, а в самой
личности, лице Балаховича - этом смугло-румяном, обветренном, худом,
костлявом, крепком, как бы железном, грубом и тонком, детски-простом и
страшно-сложном лице с болезненной складкой в губах, выражением почти
беспомощной слабости, и с глазами мутно-голубыми, жутко-пьяными, - да,
пьяными, но чем? Вином, кровью, славою, смертью? Нет. Так чем же? Не знаю.
Может быть, судьбою, - своею судьбою, малою или великою, но которую надо ему
совершить до конца. Где будет конец, погибнет ли "партизан" Балахович в
Бобруйске, Смоленске, или дойдет до Москвы "главковерхом", - я опять-таки не
знаю. Знаю только, что он уже идет - летит и долетит до конца, не
остановится. Вот этим-то концом он, может быть, и пьян.
Во всяком случае, это - лицо необыкновенное, "необщее", в какой-то мере
"гениальное" или, как любил выражаться Гете, "демоничное".
И странно: глядя на это лицо антибольшевистского "белого Батьки", я все
вспоминал столь знакомые мне лица большевиков. То же лицо, только обратное,
опрокинутое, как в водном зеркале. Этот антибольшевик - большевик наизнанку.
В этом - страшная слабость и страшная сила его, сила и слабость вместе. Что
победит, слабость или сила, - вот вопрос.
И вот чего никогда не поймет мой "демократический" русский генерал и
что отлично понял великий Вождь великой Демократии, маршал Иосиф Пилсудский,
тоже явление "демоническое" в высшей степени.
Из всех неповторимых рассказов Балаховича мне особенно запомнился
один - о пьяненьком "сынке"; "сынками" называет он всех солдат своих, а они
его - "Батькою".
В ресторане одной из варшавских гостиниц "сынок" напился, по случаю