"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

силой слова сказанного мы и должны пользоваться. Наименее важно то, что
можно напечатать; важнее то, что можно написать, еще важнее, что можно
сказать, а самое важное - о чем надо молчать.
Русская литература - наше священное писание, наша Библия, - не книги, а
Книги, не слова, а Слово, Логос народного духа. Слово есть дело. "В начале
было Слово". У Гете сказано: "В начале было дело". Но это одно и то же.
Строение идеологии, кование оружия, нахождение противоядия -
единственно реальное сейчас дело, не слова, а Слово, - слово и дело вместе.
Итак, что же значит: "за здравие тех и той"? Это значит: при свете
"Зеленой Лампы", огня сквозь зеленый абажур, мы пьем за Свободу-Россию,
Россию-Свободу - как одно существо, мы пьем за ее великое умолчанное слово.
Пьем за здоровье тех, кто к Ней идет, все равно здесь ли, на чужбине, или
там, на родине.

РЫЖАЯ КРЫСА[25]

Русская "эмиграция" (нехорошее слово, но другого, общепонятного, нет)
есть ковчег над русским потопом. Ной ковчега - сам великий дух России. Как
выходит дух из человека, когда он умирает, чтобы снова войти в него, когда
он воскреснет, так вышел из России дух и носится в ковчеге по водам, ожидая
конца потопа. Долго ли ждать?
"Ной открыл окно в ковчеге и выпустил голубя, чтобы узнать, сошла ли
вода с лица земли. Но голубь не нашел места покоя для ног своих и
возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли. И
помедлил Ной еще семь дней, и опять выпустил голубя. Он возвратился к нему в
вечернее время; и вот, свежий масличный лист во рту у голубя; и Ной узнал,
что вода сошла с лица земли".
Глухо промелькнула весть, что Пешехонов поступил на службу в Рижское
торгпредство. Что это, масличный лист в клюве благовещего голубя?
Прост, как голубь, был Пешехонов всегда, и так же "чист": "светлая
личность", "боец на славном посту", "честный из честных русских
интеллигентов", "подлинный израильтянин, в котором нет лукавства"; и вот чем
кончил.
Может ли это быть? Не пустой ли это слух? Но подтвердится ли слух или
будет опровергнут, сам по себе он удивителен, и всего в нем удивительнее то,
что ему никто не удивился, - до того вдруг всем показалось естественным,
чтобы Пешехонов кончил именно так. Поступил ли он в торгпредство или не
поступил, все равно, - мог, хотел, должен был поступить: только этого и
ждали. Не приглашали - сидел, пригласили - пошел; так механически необходимо
слился с родною торгпредскою стихией, как маленький ртутный шарик - с
большим. Важно, повторяю, не то, было это или не было, а то, что все так
мгновенно и неотразимо поняли, что место Пешехонову там, куда он попал;
поняли и не удивились, что так долго не понимали.
Канула "светлая личность" в темную воду, пошла, как ключ, ко дну и даже
кругов на воде не оставила: все гладко, зеркально, недвижимо. Был человек,
как не был; умер, как бы не рождался; сгинул, и никто о нем не вспомнил.
Низость низких душ не удивляет; но как не удивиться, казалось бы,
низости "души благородной"? Как не ужаснуться, поняв, что мы погибаем не
столько от обыкновенных, сколько от "добродетельных" подлостей?
Тихо сгинул Пешехонов, а сколько из-за него было шуму, сколько