"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

слабость его политических позиций. Как ни старается он окрасить
непримиримость в монархический, правый цвет, это ему плохо удается; краска
линяет, обнажая суть дела: истинная непримиримость демократична.
Если "бывают случаи", когда патриотизм Милюкова совпадает с
патриотизмом советской власти - сегодня один случай, завтра - другой,
послезавтра - третий, и т. д., то это и есть "эволюция", постепенное
соглашение этих двух "патриотизмов" до возможного тождества. Кажется, ясно?
Нет, смутно, темно, - темнее, чем когда-либо. Самое бытие эволюционистов
предполагает, казалось бы, "эволюцию". Но в той же речи 26 июня, Милюков
утверждает: "Возобновление террора (после разрыва с Англией) показало всему
миру, что советская власть ни в чем не изменилась, и большевики по-прежнему
остались каннибалами". Если так, то где же "эволюция"? Значит ли это, что ее
еще нет, или уже нет, или никогда не было и не будет? Ничего не понимаю, не
вижу - вижу только ослепляющее трепетание ультрафиолетовых бабочкиных крыл.
И никогда я не поверю, чтобы Милюков не знал цены комсомольскому
патриотизму.
Вот беседа с приезжим из России: "Какое впечатление произвел разрыв
Англии с Советами? - Почти никакого. Многие, конечно, радовались. - А
митинги протеста? - Были многолюдные. Ну, да ведь на это большевички
мастера. Попробуй не пойти, покажут, где раки зимуют!" ("Б. Р.", июнь 1927).
Никогда я не поверю, чтоб комсомольский патриотизм не смердел Милюкову
хуже, чем патриотизм марковских молодцов; тот смрад был все-таки земной, а
этот, - помните, у Пушкина, в описании ада:

...запах скверный,
Как будто тухлое разбилося яйцо,
Иль карантинный страж курил жаровней серной.

"Непримиримости физиологической у меня нет вовсе", - признался однажды
Павел Николаевич. Увы, здоровое обоняние тоже физиология. Неужели же он до
того потерял обоняние, что уже не смердят ему патриоты из Чубаровского
переулка, простирающие свои объятия к поруганной ими России?
В той же июньской речи Милюков высказал, по поводу убийства Войкова,
опасение, что "неорганизованные и случайные террористические выступления
могут заставить советский правящий слой сплотиться из чувства
самосохранения, и ликвидация советской власти, тем самым, может только
задержаться на многие годы". "Я должен осудить такую тактику, - заключил
оратор. - Террористические акты из-за рубежа не могут рассчитывать на
практически верный результат. За них обычно приходится расплачиваться
чужими, ни в чем неповинными жизнями. Нужно сохранять революционный пафос,
революционную волю, но не за чужой счет".
Какая же, однако, революция без террора - война без меча? И что значит
"революционная воля не за чужой счет"? О ком это сказано? Если о Коверде, то
ведь он убил Войкова за свой собственный счет, если о сочувствующих террору,
то неужели Милюков думает, что уверения всей эмиграции, что она против
террора, остановит руку, казнящую заложников? Нет, лучше бы Милюков не
говорил о терроре, ни за свой, ни за чужой счет!
Вскоре после этой речи, в "Последних новостях" появилось письмо или
статья неизвестно кого, неизвестно откуда, какого-то будто бы "русского
рабочего, бывшего коммуниста", который осмелился назвать Коверду "сволочью".