"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

Что это сделал анонимный хам, может быть, провокатор, - довольно
естественно; но что "Последние новости" напечатали эту мерзость под знаком
молчания - согласия, совсем неестественно, и еще неестественнее, что
читатели тоже смолчали.
Пусть между виленским гимназистом, бедным мальчиком, Ковердой, и
римским Брутом такая же разница, как между негодяем Войковым и полубогом
Цезарем. Но ведь эта разница только для истории, а перед судом человеческой
совести, как перед Божьим судом, где нет ни великих, ни малых, Коверда
сделал то же, что Брут. Где был бы Рим, если бы позволил назвать Брута
"сволочью"? Где будет Россия, если позволит это делать со своими героями?
Истинное несчастье для русской эмиграции, что голосом ее оказались
"Последние новости", именно тогда, когда дух живой отлетел от газеты.
Истинное несчастье, что такой человек, как Милюков, пропадает, и хуже,
чем пропадает, для русской эмиграции. Я говорю: "такой человек", от чистого
сердца. Я всегда считал и продолжаю считать Павла Николаевича, несмотря на
его нынешнее затмение, человеком умным и честным. Очень ошибаются те, кто
думают, что он сделался примиренцем, соглашателем, из глупости или подлости.
О, если бы так! Что бедные Ключниковы, Лукьяновы, Пешехоновы, по сравнению с
этим умным и благородным сменовеховством? Только на Милюкове мы видим всю
разлагающую силу "ультрафиолетовых лучей".
Как могло с ним случиться такое несчастье? Кажется, этому две причины:
одна - личная, другая - общая.
Кто-то назвал Милюкова "королем бестактности". Это не то что неверно,
но не глубоко. "Бестактность" в нем свойство не первичное. В глубине своей
он - человек трансцендентной неловкости.
Что такое неловкость? Органическая неприспособленность человека к
окружающей среде. Горе Милюкова в том, что он родился не тогда и не там,
когда и где надо: надо бы ему родиться в тишайшей стране, в тишайшие дни, а
он родился в России - в кратере вулкана, перед самым извержением, и попал
как раз в него - в русскую революцию, оказавшись в положении самом
неестественном, несвойственном ему, трансцендентно-неловком. Вот откуда его
"бестактности", "кануны да ладоны на свадьбах", те кошмарные "стыды" и
"скверные анекдоты", которые так гениально жестоко умел изображать
Достоевский.
Друг Онегина, Ленский, был рожден для Ольги, а Милюков - для оппозиции.
Он сделал бы честь любому парламенту, находясь в "оппозиции Его Величества",
а ему пришлось делать революцию. Он ее и делает, но ничего не выходит, кроме
"стыдов". Когда он говорит: "непримиримость", в его устах звучит:
"соглашательство"; когда говорит: "революция", - звучит: "оппозиция". Он и
сам это чувствует и хочет иногда поправиться, приспособиться, пробует
выскочить из родной стихии в чужую; но, как играющая рыба, выскочив из воды,
тотчас падает назад в воду, так и он. И ему неловко и всем за него: "Какой
хороший человек в каком положении!"
Кажется, самое неловкое из всех его положений - в русской эмиграции.
Меньше всего он то, чем мы его сделали, - Ной в ковчеге, Моисей в пустыне,
вождь и пророк нового Израиля.
Вторая причина его затменья - общая. Вот уже десять лет вся Европа,
весь мир - в том же затменье, по той же причине.
Сделанное большевиками в России кажется "государством"; делаемое ими в
Европе, в мире, кажется "политикой". Но это обман, вовсе не государство и не