"Д.С.Мережковский. Россия и большевизм " - читать интересную книгу автора

сторонник правила: падающего толкни". "Когда Мережковские поскользнулись", -
говорит он тоже в патриархально-двойственном числе, но я прошу у него
позволения говорить в единственном: когда я "поскользнулся", он готов был
протянуть мне руку помощи. Но "после намеченного Мережковским ближайшего
пути в Россию через воссоединение христианских Церквей, видно, что
поскользнувшийся не ощущает никакого неудобства от положения, в которое он
попал; упорствует... даже идет в наступленье. Тем хуже для него". Это
значит: падение мое безвозвратно.
Может быть, я, в самом деле, чего-то не понимаю, не вижу, или Вишняк не
договаривает, но я бы искренне был ему благодарен, если бы он мне объяснил,
в чем собственно он видит глубину моего "падения". Как-никак, а Россия-то
ведь все-таки страна христианская; долго такою была и, надо полагать, долго
такою будет, вопреки соединенным усилиям Ильиных, Сухомлиных, и Марксов, и
Лениных, и это до такой степени, что русский простой народ так и называет
себя "крестьянским", т. е. "христианским", по преимуществу. Нужно ли
напоминать Вишняку, демократу искреннему - в этом я не сомневаюсь, - что
демократия предполагает уважение к воле народа? А если так, то почему бы не
уважить и воли русского народа к христианству? И почему одна мысль о том,
что путь русских людей в Россию проходит через христианство, и что борьба с
Интернационалом - антихристианством всемирным - должна быть тоже всемирной,
перенесенной в ту высшую сферу, где может произойти "соединение церквей", -
почему одна мысль об этом кажется М. В. Вишняку безвозвратным "падением"?
Тут что-то неладно, и, если бы мой противник это понял, то может быть,
понял бы и то, почему я стою твердо, и даже "иду в наступление".
Подвожу итоги: я - друг Марковых 2-х и Крупенских; я - старьевщик
апокалиптического хлама; я - безвозвратно павший человек; я - распинающий
Христа.
Страшно? Да, но не за меня одного, а за нас всех, стесненных на
плавучей льдине: мы на ней деремся, а она под нами шатается - вот-вот
опрокинется! "О, несмысленные Галаты! берегитесь, как бы вам не истребить
друг друга".
Милюков Мельгунова, Мельгунов Милюкова, Струве Гукасова, Львов Струве,
Лебедев Вишняка, Вишняк Лебедева, и опять Милюков Мельгунова... Что же это
такое, Господи, - русская зарубежная, единственная в мире, свободная печать,
или однозвучностучащая, но ничего уже не мелющая мельница?


II

"Боже, как грустна наша Россия!" - воскликнул Пушкин, когда Гоголь
прочел ему первые главы "Мертвых душ". Он сначала смеялся, а потом
загрустил, чуть не заплакал, может быть, сам не зная отчего; мы теперь
кажется, знаем.
Помню, лет тридцать назад остановились рядом со мной, перед
писчебумажным магазином Дациаро на Невском проспекте, два подвыпивших
мастеровых; более трезвый, вглядываясь в выставленную на окне гравюру -
христианские мученики на арене Колизея, спросил товарища: "Это какие же
будут?". Но тот с нетерпением тащил его за рукав, приговаривая: "Полно
глазеть, пойдем, брат, пойдем, аль не видишь, это нетутошние!".
Помню, какое чувство национального достоинства отразилось на