"Д.С.Мережковский. Было и будет. Дневник 1910 - 1914 " - читать интересную книгу автора

всякий выдающийся пост внушали ему непреодолимое отвращение".
Но это только внешность. По мере того как вглядываешься, светская
шелуха спадает и ядро обнажается - глубокая душа человеческая. Рядом с
Толстым это не маленький человек рядом с великим, а равный с равным. Иногда,
как будто вспомнив, с кем имеет дело, она принижается, но тотчас же опять
подымает голову, и они опять равны.
Кто-то сказал: все люди необыкновенны. Если это так, то разница между
великими и малыми только в том, что у тех величие явное, у этих - тайное; а
в последнем счете все человеческие души равны, потому что все бесконечны.
"Мы стоим на противоположных полюсах; это мне очень тяжело, но сердце
рвется к вам более чем когда-либо", - пишет она. Два полюса - две России.
Эта полувековая переписка - полувековой спор двух Россий, прошлой и будущей.
Несмотря на расхождения вечные, вечно сходятся, тянутся друг к другу,
как полюс к полюсу.
"Убежденная православная с молодых лет до глубокой старости, Александра
Андреевна силилась переделать его на свой лад, ужасалась его взглядам, в
минуты отчаяния уничтожала его письма, готова была топтать его сочинения, но
любила его", - говорит издатель писем. Да, любила и ненавидела вместе. А он
ее только любил. "Мне с вами веселей идти, как легче идти через перекладину,
когда знаешь, что есть рука, за которую можно ухватиться... Одного я бы
желал - более чувствовать, что моя протянутая рука вам так же нужна, как
мне - ваша". Над какою пропастью их руки протянуты, оба знают - и все-таки
не разделяют их.
Она старается быть сдержанной, но то и дело "взлетает на воздух, как
ящик с порохом".
"Он издевался над всем, что нам дорого и свято. Мне казалось, что я
слышу бред сумасшедшего... Наконец, когда он взглянул на меня вопросительно,
я сказала ему:
- Мне нечего вам ответить; скажу только одно, что, пока вы говорили, я
видела вас во власти кого-то, кто и теперь еще стоит за вашим стулом.
Он живо обернулся.
- Кто это? - почти вскрикнул он.
- Сам Люцифер,[9] воплощение гордости, - отвечала я.
Он вскочил со своего места, пораженный".
Изгонять из него беса готов был и Достоевский, заклинатель "бесов". Она
показала ему однажды письма Л. Н. "Вижу еще теперь перед собой Достоевского,
как он хватался за голову и отчаянным голосом повторял: "Не то! Не то!""
Бесконечное отталкивание - и притяжение бесконечное.
"Не станем разъединяться ничем, - пишет она после отчаянной ссоры. - Вы
мне так близки, так близки, что и сказать не могу... Я на ваш счет спокойна.
Начатое Божие дело в вашей душе непременно довершится. Теперь поднято только
одно покрывало; затем будут подниматься, одно за другим, новые... и так до
конца жизни - от силы к силе и от света к свету".
"Могу себе представить, какой истинной, а не словесной только любовью
горело его сердце в то незабвенное, страшное время!" - вспоминает она 1891
год, когда Л. Н. помогал голодающим с опасностью для собственной жизни:
спутник его Раевский заразился тифом и умер на руках его. Сколько бы тогда
ни уверяли ее, что это "не то, не то", - она знала, что это то самое.
Однажды, после долгой разлуки, приехала в Ясную Поляну, чтобы повидать
Л. Н. "Семья была в сборе, исключая хозяина, который еще не возвращался с