"Д.С.Мережковский. Было и будет. Дневник 1910 - 1914 " - читать интересную книгу автора

восемьдесят, - записывает Эккерман в 1825 г., - но ни в чем он не чувствует
себя готовым и законченным; он стремится все вперед и вперед; он кажется
человеком вечной, неразрушимой юности".
Однажды весенним утром в саду забавлялся стрельбой из лука. "Я подал
ему лук. Он приладил стрелу, прицелился вверх и спустил тетиву. Он был точно
Аполлон, состарившийся телом, но одушевленный бессмертной юностью. Не умею
сказать, до чего мне было весело, глядя на него. Мне вспомнились стихи:

Или старость меня покидает?
Или детство вернулось опять?"

На 72-м году от роду, летом, на Мариенбадских водах влюбился в
19-летнюю девушку и страдал, вздыхал, бегал за нею, как мальчик. Красавица
не пожелала быть Гретхен, и, расставшись с нею, он заболел от горя. Тогда
написал свою безумно-страстную "Мариенбадскую элегию". Переписал ее
тщательно латинским шрифтом на веленевой бумаге и прикрепил шелковым шнурком
к красному сафьянному переплету с истинно немецкой аккуратностью. Нам
смешно, но ему не до смеха.
"Ах, я научился страдать и терпеть! - вздыхает он не хуже юного
Вертера, сидя ноябрьскою ночью в своей крошечной веймарской спаленке,
больной, в белом фланелевом шлафроке, с ногами, закутанными в шерстяное
одеяло. - Я не лягу в постель, просижу всю ночь в кресле: все равно
настоящего сна не будет".
Но вот разговор с Гумбольдтом[12] или другим ученым о спиральном росте
растений, о законах атмосферического давления, о новооткрытых веществах -
йоде и хлоре; велит принести йоду и превращает его в пары на пламени свечки;
при этом, восхищаясь фиолетовым цветом паров, видит в нем "приятное
подтверждение одного из законов своего учения о цветах"; смотрит на
волшебное пламя такими же влюбленными глазами, как в ее глаза: и там, и
здесь - одна душа - Душа Мира; там изменила, здесь не изменит, - и вот уже
опять здоров, опять юн.
Знает, что в семьдесят лет влюбляться глупо. "Но надо часто делать
глупости, чтобы только продлить жизнь". Думает, что люди живут, пока смеют
жить; живут и умирают по собственной воле. У него самого воля к жизни,
смелость жизни бесконечная.
Как будто выпил, подобно Фаусту, эликсира вечной юности. Не умственное,
не нравственное убеждение, а физическое чувство бессмертия.
И другим, глядя на него, а может быть, и ему самому приходит в голову
странная мысль: умрет ли он когда-нибудь? Ну как такому умирать?
Когда же все-таки умер, Эккерман вошел в комнату его: "Обнаженное тело
было обернуто белой простыней. Фридрих (старый слуга) отвернул простыню, и я
подивился божественному великолепию этих членов. Грудь необычайно сильная,
широкая и выпуклая; руки и ноги полные и нежные; следки ног изящны и
правильны. Передо мною лежал совершенный человек в совершенной красоте, и
восторг, который я почувствовал, заставил меня позабыть на миг, что
бессмертный дух уже оставил эту оболочку".
Как будто и в смерти бессмертен.
"Обновляется, подобно орлу, юность твоя". Эту вечную юность он черпает
из ее первоисточника - из природы обновляющей. Припал к ней, как ребенок к
груди матери. Вот для кого мать сыра земля в самом деле - Мать.