"Д.С.Мережковский. Было и будет. Дневник 1910 - 1914 " - читать интересную книгу автора

ступней нечеловеческой, как будто вошел Каменный Гость.

О, тяжело
Пожатье каменной его десницы!

Нам страшно с ним, как Фаусту с Духом Земли:

Weh! Ich ertrag' dich nicht!
Горе! Я не могу тебя вынести!

Вынести нельзя того, как этот нестрадающий относится к страданиям, этот
бессмертный - к смерти.
"Сегодня по дороге к Гете я узнал о смерти великой герцогини-матери, -
сообщает Эккерман. - Первою моею мыслью было, как это подействует на Гете в
его преклонных годах. Он уже более пятидесяти лет был близок к герцогине,
пользовался ее особой милостью: смерть ее должна глубоко взволновать его. С
такими мыслями я вошел к нему в комнату; я был немало изумлен, увидав, что
он вполне бодр и здоров; сидит за столом с невесткой и внуками и ест суп,
как будто ничего не случилось. Мы беззаботно разговаривали о разных
посторонних вещах. Вдруг начался перезвон колоколов; г-жа фон Гете взглянула
на меня, и мы заговорили громче, боясь, что заупокойный звон встревожит и
потрясет его; мы думали, что он чувствует так же, как мы. Но он чувствовал
нe так, как мы. Он сидел перед нами как высшее существо, которому недоступны
земные страдания".
Что это, победа над чувством или просто бесчувственность? Божественный
мрамор или обыкновенный кремень?
Прежде чем решать, вглядимся, вслушаемся.

Wer nie sein Brot mit Tranen ass...

"Кто никогда не ел своего хлеба со слезами, кто не просиживал скорбных
ночей, плача на своей постели, - тот вас не знает, Силы Небесные!"
Эта песенка старого арфиста - неужели песенка самого Гете?
Когда он писал о самоубийстве Вертера, то никогда не ложился спать, не
положив рядом кинжала: решил покончить с собой и только выжидал минуты.
"Немецкий писатель - немецкий мученик", - говорил он в глубокой
старости, оглядываясь назад на прожитую жизнь. Гете мученик, Гете
несчастный - как это странно звучит. Но странный звук верен. "Меня всегда
считали за особенного счастливца; я не стану жаловаться и бранить мою жизнь.
Но, в сущности, она была только труд и работа; за свои 75 лет вряд ли я
провел четыре недели в свое удовольствие. Моя жизнь была вечным скатыванием
камня, который надо было снова подымать". В этой-то Сизифовой работе над
камнем жизни он сам окаменел, окаменил себя, чтобы вынести невыносимое.

Weh! Ich ertrag' dich nicht!
Горе! Я не могу тебя вынести! -

не говорил ли себе самому, как Духу Земли?
Когда узнал о внезапной смерти сына, глаза его наполнились слезами, но
он не заплакал, а только произнес: