"Д.С.Мережковский. Невоенный дневник. 1914-1916 " - читать интересную книгу автора

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Невоенный дневник. 1914-1916

НЕ СВЯТАЯ РУСЬ

(Религия Горького)

I

Куда идет Россия? Великие русские писатели отвечают на этот вопрос -
как бы вечные вехи указывают путь России.
Последняя веха - Толстой. За ним - никого, как будто кончились пути
России. За Толстым никого - или Горький.
По сравнению с теми, великими, Горький мал. Мало все, что рождается;
велико все, что выросло, достигло своего предела и конца. Великим кажется
прошлое, малым - будущее. Вот почему Горький и те, великие, - младенец и
взрослые, росток, из-под земли едва пробившийся, и дремучие, древние дубы.
Но они кончают, а он начинает. Они - настоящее и прошлое, а он - будущее.
Откуда идет Россия, можно судить по ним, а куда - по Горькому.
Сознание, идущее к стихии народной, воплотилось в тех, великих.
Обратное движение - народная стихия, идущая к сознанию, - воплотилась в
Горьком.
Сознание над стихией властвует. Народ, идущий к сознанию, есть народ,
идущий к власти. Возникающее сознание народа - возникающая власть народа -
"народовластие", "демократия". Горький есть первый и единственный сейчас
представитель возникающей русской демократии.
Лица тех, великих, - гениально личные, неповторяемые; таких лиц никогда
еще не было и никогда уже не будет. У Горького как бы вовсе нет лица; лицо
как у всех, собирательное, множественное, всенародное. Но правда
единственных, правда личностей ("аристократия" в высшем смысле) уже
совершилась, достигнута; а правда всех, правда множества ("демократия" тоже
в высшем смысле) еще только совершается, достигается. Последнее, величайшее
явление личности - в тех, великих; первое, самое малое явление
всенародности - в Горьком.
Нас пугает безличность множества. Но ведь всякий зародыш безличен,
всякое семя безобразно, а между тем таит в себе возможность нового
прекраснейшего образа, новой совершеннейшей личности. Если семя не умрет, то
не оживет: надо умереть одному, чтобы ожить всем; надо умереть личности,
чтобы ожить множеству.
Те, великие, слишком сложны; потому-то и стремятся так жадно к
простоте, к всенародной или только простонародной стихийности. Горький
слишком прост; потому-то и стремится так жадно к сознательной или только
полусознательной сложности.
Как явление художественного творчества, Толстой и Достоевский
неизмеримо значительнее Горького. О них можно судить по тому, что они
говорят; о Горьком - нельзя: важнее всего, что он говорит, то, что он есть.
Самая возможность такого явления, как он, как они - потому что он - многие
или будет многими, - самая возможность эта, в смысле жизненном, не менее
значительна, чем все художественное творчество Толстого и Достоевского.