"Робер Мерль "Мальвиль". НФ роман-антиутопия {new} [N]" - читать интересную книгу автора

А Колен заболел. Или он начисто отвык от никотина, или та-
бак оказался слишком уж старым.
Завидую Прусту. Упиваясь прошлым, он опирался на весьма
прочную основу: вполне надежное настоящее и неоспоримое будущее.
Но для нас прошлое стало прошлым вдвойне, время вдвойне утрачено,
потому что вместе со временем мы утратили и самый мир, в котором
текло это время. Произошел обрыв. Поступательное движение веков
прервалось. И нам уже неведомо, когда, в каком веке мы живем и
будет ли у нас хоть какое-то будущее.
Само собой разумеется, мы маскируем свое отчаяние словами.
Мы прибегаем к иносказаниям, говоря об этом обрыве. Сперва, сле-
дом за Мейсонье, любящим громкие слова, мы называли его "День Д".
Но это звучало слишком уж по-военному. И тогда мы остановились на
более скромном, гораздо более уклончивом выражении, которое нам
подсказала по-крестьянски осмотрительная Мену: "День происшес-
твия". Можно ли сказать безобиднее?
Именно слова помогли нам навести некоторый порядок в хаосе и
даже установить линейное течение времени. Мы говорим: "до", "в
День происшествия", "после". Таковы наши лингвистические ухищре-
ния. Мы обманываем себя словами, и, чем больше удается нам этот
самообман, тем увереннее мы себя чувствуем. Ведь слово "после"
обозначает и наше зыбкое настоящее, и наше весьма условное буду-
щее.
Без всякого пирожного и клубов табачного дыма мы постоянно
думаем о нашем мире "до". Каждый про себя, каждый в своем углу.
Но в разговоре мы следим друг за другом: обращение к прошлому не
приносит никакой пользы нашему настоящему, жизни тех, кто уцелел.
Мы избегаем умножать эти воспоминания.
Другое дело, когда остаешься один. Хотя мне едва перевалило
за сорок, но со Дня происшествия меня, будто глубокого старца,
мучает бессонница.
И вот ночами я вспоминаю. Я намеренно употребляю глагол без
дополнения, так как дополнение варьируется из ночи в ночь. Чтобы
оправдать в собственных глазах эту слабость, я внушаю себе, что
мир "до" существует теперь только в моем сознании и, если я не
буду думать о нем, он перестанет существовать.
С некоторых пор я стал делить свои воспоминания на "воспоми-
нания привычные" и "воспоминания случайные". Я даже разобрался, в
чем между ними разница: привычные воспоминания служат для того,
чтобы убедить себя в том, что я действительно существую, а убеж-
денность в этом мне крайне необходима в мире "после", где все
ориентиры исчезли. Свои бессонные ночи я заполняю теперь тем, что
в зыбучих песках этой бескрайней пустыни, в этом прошлом, кото-
рое стало прошлым вдвойне, я расставляю вехи, чтобы не потерять
уверенности, что я не утратил себя самого. Не утратил ощущения,
что я существую.
1948 год - одна из этих вех. Мне двенадцать лет. Я только
что получил - и несказанно этим горжусь - лучший в департаменте
аттестат об окончании начальной школы. За обедом в кухне нашей
фермы "Большая Рига" я пытаюсь убедить своих родителей в необхо-