"Вольф Мессинг. Я - телепат " - читать интересную книгу автора

состоянии. Сейчас же ограничусь сообщением, что в течение трех суток, - с
утра до вечера, я должен был лежать совершенно неподвижно. И по внешнему
виду меня нельзя было отличить от покойника.
Берлинский паноптикум был своеобразным зрелищным предприятием: в нем
демонстрировались живые экспонаты. Попав туда в первый раз, я испугался. К
одном помещении стояли сросшиеся боками девушки-сестры. Они перебрасывались
смелыми и не всегда невинными шутками с проходившими мимо молодыми людьми. В
другом помещении находилась толстая женщина, обнаженная до пояса, с огромной
пышной бородой. Кое-кому из публики разрешалось подергать за эту бороду,
чтобы убедиться в ее естественном происхождении. В третьей комнате сидел
безрукий в трусиках, умевший удивительно ловко одними ногами тасовать и
сдавать игральные карты, и сворачивать самокрутку или козью ножку, зажигать
спички. Около него всегда стояла толпа зевак. Удивительно ловко он также
рисовал ногами. Цветными карандашами набрасывал портреты желающих, и эти
рисунки приносили ему дополнительный заработок... А в четвертом павильоне
три дня и неделю лежал на грани жизни и смерти "чудо-мальчик" Вольф Мсссинг.
В паноптикуме я проработал более полугода. Значит, около трех месяцев
жизни пролежал в прозрачном холодном гробу.
Платили мне целых пять марок в сутки! Для меня, привыкшего к постоянной
голодовке, они казались баснословно большой суммой. Во всяком случае, вполне
достаточной не только для того, чтобы прожить самому, но даже и кое-чем
помочь родителям. Тогда-то я и послал им первую весть о себе.
Я уже рассказывал о том первом опыте внушения, который был проведен со
мной профессорами Абелем и Щмиттом. После такие опыты они проводили со мной
неоднократно. И результаты раз от раза становились все лучше и лучше. Я
начинал понимать отдаваемое мне мысленно распоряжение значительно быстрее и
точнее. Научился выделять из хора "звучащих" в моем сознании мыслей
окружающих именно тот "голос", который мне нужно было услышать. Абель не
уставал твердить:
- Тренируйте, развивайте ваши способности! Не давайте им заглохнуть!
Я начал тренироваться. В свободные дни недели ходил на берлинские
базары. Вдоль прилавков с овощами, картофелем и мясом стояли краснощекие
молодые крестьянки и толстые пожилые женщины из окрестных сел. Покупатели
были редки, и в ожидании их торговки сидели, задумавшись о своем. Я шел
вдоль прилавков и поочередно, словно верньером приемника включая все новые
станции, "прослушивал" простые неспешные мысли немецких крестьянок о
хозяйстве, о судьбе дочери, вышедшей неудачно замуж, о ценах на продукты,
которые упрямо не растут. Но мне надо было не только "слышать" эти мысли, но
и проверять, насколько правильно мое восприятие. И в сомнительных случаях я
подходил к прилавку и говорил, проникновенно глядя в глаза:
- Не волнуйся... Дочка не забудет подоить коров и дать корм поросятам.
Она хоть маленькая еще у тебя, но крепкая и смышленая...
Ошеломленный всплеск руками, восклицания удивления убеждали меня, что я
не ошибся.
Такими тренировками я занимался более двух лет. Абель научил меня и еще
одному искусству - способности выключать силой воли то или иное болевое
ощущение. Когда я почувствовал, что время настало и я научился собой вполне
пллдеть, то начал выступать в варьете Зимнего Сада Иннтергартене.
В начале вечера выступал в роли факира. Заставлял себя не чувствовать
боль, когда мне кололи иглами грудь, насквозь прокалывали иглой шею. Много