"Жозеф де Местр. Рассуждения о Франции " - читать интересную книгу автора

мятеж, увенчавшийся цареубийством.
Где первые национальные гвардейцы, первые солдаты, первые генералы,[36]
присягнувшие Нации? Где (стр.26 ·)вожаки, идолы этого первого, столь
преступного, собрания, определение которого - учредительное останется вечной
насмешкой? Где Мирабо?[37] Где Байи[38] со своим прекрасным днем? Где
Турэ,[39] который выдумал слово экспроприировать? Где Ослэн,[40] докладчик
по первому закону, преследующему эмигрантов? Можно было бы называть тысячи и
тысячи активных орудий Революции, которые погибли насильственной смертью.
И здесь снова мы можем восхититься порядком, господствующим в
беспорядке. Ибо совершенно очевидно, если хоть немного поразмыслить, что
главные виновники революции могли пасть только под ударами своих сообщников.
И даже если бы единственно сила произвела то, что называют контр-революцией,
и восстановила Короля на троне, все равно не было бы никакого способа
вершить правосудие. Самое большое несчастье, которое могло бы случиться с
человеком впечатлительным, это стать судьей убийцы его отца, родственника,
друга или хотя бы захватчика его имущества. Однако именно такое произошло бы
в случае контр-революции, совершенной описанным (стр.27 ·) образом. Ибо
верховные судьи, по самой природе вещей, почти все принадлежали бы к
униженной касте.[41] И представлялось бы, что правосудие лишь мстит за себя,
даже если бы оно только карало. Вообще, законная власть всегда сохраняет
некоторую умеренность при наказании преступлений, имеющих множество
сообщников. Когда она приговаривает к смерти за одно преступление пять или
шесть виновников, то это побоище; если она выходит за некие пределы, то
становится отвратительной. Наконец, великие преступления, к сожалению,
требуют великих наказаний. И здесь легко преступить пределы, когда дело
касается преступлений против королевской особы и когда лесть становится
палачом. Общество до сих пор еще не простило старому французскому правосудию
ужасное наказание Дамьена.[42][43] А как поступили бы французские судьи с
тремя или четырьмя сотнями Дамьенов, со всеми чудовищами, которые заполонили
Францию? Будет ли священный меч правосудия опускаться беспрестанно, как
гильотина Робеспьера? Соберут ли в Париже всех палачей королевства и всех
артиллерийских лошадей для четвертований? Растопят ли в больших котлах
свинец и смолу, чтобы поливать ими тела людей, разрываемых (стр.28 ·)
раскаленными щипцами? И вообще, как различать между собой преступления? как
распределять наказания? И главное - как карать, не имея законов? Нам скажут:
Надо было бы выбрать нескольких великих преступников, а всех остальных
помиловать. Но именно этого Провидение не желало бы. Поскольку в его силах
сделать все, что оно хочет, оно не признает эти помилования из-за бессилия
покарать.[44] Необходимо было бы, чтобы великое очищение свершилось, чтобы
взоры были поражены; необходимо, чтобы французский металл, очищенный от его
нечистого и ломкого шлака, стал более чистым и ковким в руках будущего
короля. Без сомнения, у Провидения нет нужды карать в сей час, чтобы
оправдать свои пути. Но в эти времена оно становится досягаемым для нас и
карает как человеческий суд.
Были народы, в буквальном смысле слова приговоренные к гибели, подобно
преступным лицам, и мы знаем, почему.[45] Если бы в предначертания Господа
входило раскрытие его помыслов относительно французской Революции, то мы бы
прочли приговор о наказании Французов, как читаем постановление судебной
палаты. - Но что более мы бы узнали? Разве это наказание не очевидно? Разве
мы не увидели Францию обесчещенной более чем ста тысячами (стр.29 ·)