"Морис Метерлинк. Мудрость и судьба" - читать интересную книгу автора

тем настроением души, в каким один из моих друзей, большой мудрец, слушал
Антонина Благочестивого. Антонин Благочестивый, имевший еще больше прав, чем
Марк Аврелий, на то, чтобы мы его считали лучшим и совершеннейшим из
когда-либо живших на земле людей, ибо с мудростью, глубокомыслием, добротою
и другими добродетелями своего приемного сына он соединял еще большую
мужественность, энергию, практичность, большую самобытность и способность
быть счастливым, Антонин Благочестивый, простертый на ложе, ожидал смерти, с
невольными слезами на глазах и холодным потом агонии на всем теле. В это
время начальник дворцовой стражи вошел в комнату, чтобы, по обыкновению,
спросить слово пароля. "Aequanimitas, уравновешенность духа", - ответил
император, обращая лицо в сторону вечной тени. "Прекрасно поступает тот, кто
любит и по достоинству ценит это слово, - сказал мой друг. Но еще
прекраснее, - прибавил он, - посвящать время, уделяемое нам случаем для
того, чтобы мы им восхищались, мелким, полезным, простым житейским делам,
которые тот же случай непрестанно предоставляет доброй воле нашего сердца.
Нужно только делать это незаметно для других и для себя".


VI

"Судьба их, без сомнения, требовала, чтобы повсюду, куда они поставят
ногу, они были преследуемы людьми и обстоятельствами", - говорил один автор
о героях своей книги. Так оно бывает с большинством людей, - с теми, кто не
научился отделять свою внешнюю судьбу от своей судьбы духовной. Они похожи
на мелкий слепой ручеек, который я однажды утром созерцал с высоты холма.
Пробираясь ощупью, выбиваясь из сил, постоянно спотыкаясь и шатаясь на дне
темной долины, он отыскивал путь к большому озеру, дремавшему по другую
сторону леса, в мирных лучах зари. Тут он должен был сделать четыре длинных
обхода, наткнувшись на глыбу базальта, там корни старого дерева, или, еще
дальше, одно воспоминание о давно исчезнувшем препятствии заставляли его
напрасно кипеть, поднимаясь вспять по направлению к своему источнику, и
бесконечно удаляли от его цели и счастия. Но вот в другом направлении, почти
перпендикулярно к обезумевшему, несчастному, бесполезному ручейку, сила,
высшая, чем инстинктивные силы природы, провела через поля, через обломки
скал, через покорный лес, нечто вроде длинного канала, прямого, зеленеющего,
беззаботного, мирного, который, без колебаний, в спокойном и светлом
течении, направлялся из глубин другого источника, скрытого за горизонтом, к
тому же безмятежному, сверкающему озеру. И я имел перед собою образ двух
великих судеб, открытых человеку.

VII

Наряду с теми, кто притесняем людьми и обстоятельствами, есть другие,
таящие в себе какую-то внутреннюю силу, которой подчиняются не только люди,
но и окружающие их события. Они сознают в себе эту силу, и она в сущности не
что иное, как чувство собственной личности, которое сумело распространиться
за пределы обычного человеческого сознания.
Быть с самим собой, не опасаясь капризов случая, быть счастливым и
сильным можно только за оградой самопознания. Впрочем, эта истина
повторялась слишком часто, и мы останавливаемся на ней лишь с тем, чтобы