"Израиль Меттер. Пятый угол" - читать интересную книгу автора

Было - отчаяние. Отчаяние оттого, что мне не повезло. Революция
установила правила, которые я не подвергал сомнению. По этим правилам я
числился в пятой категории. Это была моя беда, - так я тогда считал.
Уже много позднее меня терзали в жизни другие анкетные; пункты, терзали
несравненно глубже, потому что они касались судеб миллионов людей, и
отчаяние мое уже не носило только личного характера.
Я не знаю, в каком веке изобретена анкета. Быть может, она ведет свое
начало с Варфоломеевской ночи, когда на дверях домов; гугенотов чертили
мелом кресты.
Обстоятельств гибели Саши Белявского я не знал. Кто-то из общих друзей
сообщил мне еще в горестном сорок первом году, что Саша пропал без вести,
когда наши войска оставляли Киев. Печальные известия того времени шли на
людей стеной.
Года через три я получил письмо от Сашиного отца. Сергей Павлович писал
мне, что розыски сына ни к чему не привели. Очевидцев его гибели не было,
однако один из офицеров разведки известил Сергея Павловича, что видел Сашу
последним. С пехотным полком армейский переводчик Александр Белявский попал
в окружение. Полк пытался прорваться сквозь кольцо, Саша сражался в строю,
как боец, однако пробиться из окружения удалось немногим - Саши среди них не
было.
Вот, собственно, и почти все, что я знал о друге моего далекого,
глухого детства.
Однако с течением времени я стал получать редкие письма от харьковских
мальчиков и девочек. Они были теперь пенсионерами и, располагая свободным
временем для того, чтобы обдумать прожитую жизнь, собирали вокруг себя свое
прошлое. Из тьмы времен возникали для меня, вырванные пламенем чужих
воспоминаний, картины моего немудреного детства. Они были косноязычны для
постороннего, я не мог бы их пересказать.
В памяти пожилого человека есть какая-то мистика: мне не кажется, что
мое детство прошло навсегда, - оно было и должно вернуться еще раз. Я
покупаю книги, которыми захлебывался в те далекие годы, - Майн-Рида,
Фенимора Купера, Луи Жаколио, - и, вопреки логике, убежден, что они еще
пригодятся мне. Мне хочется, чтобы мое будущее детство было более удобным,
чтобы оно не застигло меня врасплох: все необходимое должно быть под рукой -
увлекательные книги, футбольный мяч, велосипед. Я настрадался без этого в
прошлом детстве. А может, это только сейчас кажется, что я тогда
настрадался?
Но если оно действительно придет? Смогу ли я вести себя так, словно не
знаю, чем все кончилось? На меня опрокинется мой сегодняшний опыт, я буду
стоять по горло в нем. И вот что странно: в опыт этот не войдут достижения
мировой науки и техники. В моем будущем детстве меня, как и раньше, вполне
устроят ковер-самолет, подводная лодка "Наутилус" и простая шпага в руках
Д'Артаньяна. Бог с ними, с атомными реакторами и глобальными ракетами. Не
этим обогащена и отягощена моя длинная жизнь.
А вот как быть с утраченными иллюзиями? Как быть с тем, во что я верил?
Как быть с самим собой, - с тем, что я хотел сказать и сделать и чего не
сказал и не сделал? И не потому, что не успел. У меня было время
поразмыслить. Я приходил к выводам, пугающим меня.
Среди писем, которые я получал от девочек и мальчиков пенсионеров,
среди их фотокарточек, - против них бунтовала моя память, - я стал получать