"Израиль Меттер. Среди людей" - читать интересную книгу автора

наизусть пустую трескотню, да еще такую, в которой нельзя переставить ни
одного слова. Тут, действительно, уже вопрос механической памяти, а она
может подвести.
Говоря обо мне, завроно сперва тоже читал, но потом отклеился от своих
бумаг. Из его слов получалось, что я представляю собой определенную
опасность для подрастающего поколения, которому суждено жить при коммунизме.
Получалась нелепость: если я выйду на трибуну и покаюсь, то мне можно
доверять, а если не покаюсь, то нельзя. Но ведь что такое покаяние? Слова.
Значит, если я произнесу этот ритуальный, набор покаянных слов, то я
хороший, а если не произнесу, то - плохой. Но ведь я же могу произнести их
неискренне? В чем же тогда смысл моего покаяния? Что-то в этом есть от
религии, от лицемерия религии.
После доклада, завроно начались выступления.
И опять сперва говорили о восьмилетнем обучении, а затем, без всякой
ощутимой связи, - обо мне. Выходили люди, которых я никогда в жизни не
встречал, но они говорили обо мне так, как будто отлично знакомы с моим
сокровенным внутренним содержанием.
Они сочиняли это мое внутреннее содержание, страстно дополняя друг
друга. Обижаться на них невозможно было, потому что это был уже не я - тот,
о котором они говорили, - а какая-то изрядная сволочь.
Странно еще, что в их выступлениях ощущалась не столько злость, сколько
обыденная деловитость.
И тут вышла на трибуну Тамара.
Она была черная - в черном платье, с черным лицом.
Раньше она никогда не читала своих речей, а здесь быстро, резко
прочитала две тетрадные странички и пошла на место.
Завроно объявил:
- Слово предоставляется товарищу Охотникову. Подыматься на трибуну мне
не хотелось. Я встал, обернулся лицом к людям и сказал:
- Я не могу согласиться с тем, что тут говорили.
В зале поднялся шум.
Я сел.
Завроно громко сказал:
- Позор. Встаньте!
Я встал снова лицом к людям.
- Выйдите на трибуну, - велел завроно.
Я пошел к трибуне.
- Слово предоставляется Охотникову, - во второй раз объявил завроно.
Проходя мимо стола президиума, я слышал, как он шепнул кому-то:
"Мальчишка! Щенок!.."
- Мне непонятно, чего от меня хотят, - сказал я в зал, проклиная свое
косноязычие. - У меня есть своя точка зрения...
- Сперва надо заработать право на свою точку зрения, - прервал меня
завроно.
Я спросил у него:
- Почему вы кричите на меня из президиума? По-моему, это неприлично.
Стало очень тихо.
Скрипнул стул.
Завроно встал. Ему, должно быть, казалось, что он очень грозен.
- Кто вы такой, чтоб делать мне указания?