"Израиль Меттер. Среди людей" - читать интересную книгу автора

окна, в которых в стародавние времена выставлены были огромные шары,
налитые, как тогда казалось мальчику, цветными лекарствами, - все это
проступало вдруг в памяти Сизова, словно отпечатанные жирным шрифтом буквы
на ветхом листе бумаги.
На углу Московской и Пушкинской по-прежнему висели огромные часы, и
здесь он впервые явственно вспомнил Лену. Под этими часами они встречались,
когда он учился еще на первом курсе. Он топтался тут на углу, рядом с
посыльными - усатыми мужиками в красных шапках. На кой черт нужны были эти
посыльные, он и тогда не понимал, - им давали какие-то мелкие поручения:
снести пакет, доставить корзину цветов; они насмешливо пялились на него, а
он досадовал, что Лена все не идет и не идет.
И сейчас неподалеку от часов он увидел небольшую, в одну створку,
дверь, ведущую, как он это отлично знал, вниз, в подвал. Теперь над этой
дверью прибита вывеска: "Библиотечный коллектор". А тогда, кажется году в
двадцать пятом, на окнах были нарисованы синие лошади и написано затейливыми
буквами: "Механические бега и скачки". Даже сейчас, почти через тридцать
лет, ему становится тошно при воспоминании об этих синих лошадях.
...Он ждал однажды Лену под часами. У него были какие-то пустяковые
деньги на два дешевых билета в кино. Лена не шла. Из соседних подвальных
дверей выходили люди, веселые и мрачные, пьяные и трезвые. Томясь от
ожидания, он решил заглянуть на одну минуточку в этот подвал. Здесь было
прохладно и сыровато. На последнем повороте лестницы стоял вздыбленный
огромный медведь с бронзовым подносом в передних лапах. От медвежьей шерсти
пахло никотином.
В большом зале с низким потолком сгрудилась толпа людей. Через равные
промежутки времени оттуда доносился громкий бесстрастный голос:
- Можно ставить, есть прием!
И немного погодя:
- Ставок больше нет!
Затем доносилось глухое жужжание.
Он протиснулся сквозь толпу и оказался вдруг перед длинным столом, во
главе которого сидел человек с большим, словно распухшим лицом и гладко
расчесанными на прямой пробор волосами - они блестели, как эмалированные. В
руках человека мелькала длинная лопатка, похожая на игрушечную, которой он с
необыкновенной ловкостью шнырял по всему столу.
- Можно ставить, есть прием! - сказал он равнодушным голосом, и десятки
рук положили на стол бумажные деньги - разглаженные, лихорадочно скомканные,
грязные, засаленные, влажные от взмокших ладоней.
- Ставок больше нет!
По столу, по нарисованному в центре кругу, побежали крохотные
разноцветные лошадки; их было штук десять, и на каждой написан номер. Они
неслись по кругу недолго. Человек с эмалированными волосами протянул свою
игрушечную лопатку и сгреб к себе деньги, лежавшие на столе, затем ловко
через весь стол швырнул несколько бумажек кому-то, кого Сизов не видел, но
на кого смотрели сейчас все люди, стоящие вокруг.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Сизов протянул руку и
осторожно положил на ближайший номер деньги, приготовленные на билеты; они
пришлись на клеточку, в которой была написана цифра семь. В следующую
секунду лошадки понеслись по кругу, и они уже не показались Сизову
крохотными, потому что он очень испугался за свои деньги. Лошади бежали все