"Протоиерей Иоанн Мейендорф. Византийское богословие (Исторические тенденции и доктринальные темы) " - читать интересную книгу автора

человеческой природы. Никифор считает, что Божественная oikonomia требует на
самом деле, чтобы Христос принял все стороны человеческого существования,
включая неведение: "Он согласился действовать. испытывать желания, быть
неведущим и пострадать как человек" (18)·

15Иерарх должен руководствоваться двумя принципами: акривией (недопущение
неправды, защита чистоты веры и все, что из этого следует) и икономией -
заботой "о хозяйстве", то есть о благе паствы, что предполагает компромиссы
с "миром сим".

Воплощаясь, Логос принял не какую-то отвлеченную, идеальную человечность, но
конкретную человечность, которая существовала в истории после Грехопадения,
чтобы спасти ее. "Он не обладал плотию, отличной от нашей собственной,
падшей вследствие греха; [восприняв], Он не преобразил ее, но имел то же
самое естество, что и мы, однако без греха; и в этом естестве Он осудил грех
и смерть" (19).
Эта полнота человечности подразумевает, разумеется, описуемость, ибо, будь
Христос неописуем, Его Матерь, с Которой Он разделил ту же самую
человеческую природу, тоже должна была бы считаться неподдающейся описанию.
"Исключительное почитание, воздаваемое Богоматери, - пишет Никифор, - в
действительности бесчестит Ее, поскольку в подобном случае Ей усвояются
нетление, бессмертие и бесстрастие, ибо то, что по природе принадлежит
Логосу, по благодати должно быть также усвоено и Родившей Его" (20).
Та же логика прилагается и к Евхаристии, которая, как мы уже видели,
рассматривалась иконоборцами в качестве единственного допустимого образа или
символа Христова. Для Никифора и иных православных защитников образов такое
понимание вопроса было неприемлемым, поскольку православные понимали
Евхаристию как саму реальность Тела и Крови Христовых, и уж никак не могли
согласиться, что Евхаристия - только "образ", ибо образ создается затем,
чтобы его видели, тогда как Евхаристия в основе своей остается пищей,
которая должна быть съедена. Будучи преобразованы во Христа, евхаристические
элементы не теряют своей связи с этим миром, точно так, как Дева Мария не
перестала быть частью человечества, став Матерью Бога. "Мы исповедуем, -
пишет Никифор, - что через призывание священника и нисхождение Пресвятого
Духа Тело и Кровь Христовы таинственно и невидимо становятся реально
Присутствующими..."; и Они суть спасительная пища для нас, "не потому, что
Тело перестало быть nелом, но потому, что Оно осталось таковым и сохраняется
как Тело" (21).
Настояние Никифора на подлинности человечности Христовой временами уводило
его от классической Кирилловой христологии. Он избегал теопасхизма,
отказываясь признать, что "Логос пережил страдание, или что плоть творила
чудеса... Должно приписывать каждой природе то, что ей подобает" (22). Он, к
тому же, преуменьшал ценность и значение сообщения свойств, которое, по его
мнению, есть игра "слов" (23). Очевидно, что Феодор Студит был более
устойчив к риску впадения в несторианство, чем Никифор. Во всяком случае,
желание подтвердить человечность Христову и таким образом защитить Его
описуемость приводило византийских богословов к возрождению некоторых начал
антиохийской традиции и посему к доказыванию своей верности Халкидонскому
собору.