"Протоиерей Иоанн Мейендорф. Византийское богословие (Исторические тенденции и доктринальные темы) " - читать интересную книгу автора

греческого алфавита - "ООн" (омикрон-омега-ни).

Человечность Христова, делающая иконы возможными, это - "новая
человечность", она полностью восстановлена для общения с Богом, обожена в
благе сообщения свойств, во всей полноте вновь несет образ Божий. Этот факт
подобает отражать в иконографии как виде искусства: художник таким образом
наделяется квазисакраментальной функцией. Феодор сравнивает христианского
художника с Самим Богом, сотворившим человека по Своему образу: "Та правда,
что Бог создал человека по Своему образу и подобию, показывает, что
иконография есть Божественное деяние" (16). В начале Бог сотворил человека
по Своему образу. Изображая икону Христову, иконописец тоже создает "образ
Божий", ибо он есть обоженная человечность Иисуса.
По своему положению, темпераменту и стилю Никифор, патриарх
Константинопольский (806-815), являл собою противоположность Феодору.
Никифор принадлежал к ряду византийских патриархов (в эпоху между Тарасием и
Фотием), возведенных в верховный церковный сан после успешной светской
карьеры. В сане Патриарха Никифор придерживался политики oifconomia15 и
прекратил канонические кары, ранее наложенные на священника Иосифа,
совершившего "прелюбодейное" бракосочетание Константина VI. Из-за такой
снисходительности к согрешившему иерею новый Патриарх подвергся яростным
нападкам Феодора Студита и оказался в конфликте с последним и другими
ревностными монахами. Позднее Лев V сместил Никифора с Патриаршего престола
(в 815 г.) за приверженность к иконопочитанию. Умер Никифор в 828 г.,
оставив такие сочинения, как "Отвержение" иконоборческого собора 815 г., три
"Возражения", одну "Пространную Апологию" и любопытный трактат "Против
Евсевия и Епифания", главный патристический источник по иконоборчеству и
иконоборцам. Мышление Никифора всецело направлено против оригенистского
мнения, обнаружившегося в послании Евсевия Констанции. Евсевий считал, что
обожение человечности подразумевает ее дематериализацию и поглощение чисто
интеллектуальным модусом бытия. Патриарх все время настаивает на
свидетельстве Нового Завета: Иисус страдал от усталости, голода, жажды,
подобно всякому иному человеку (17). Разбирая вопрос о неведении Иисуса,
Никифор также пытается примирить соответствующие места из Писания с
доктриной об ипостасном единстве природ, но делает он это очень самобытным
способом, который, по разным причинам, не был общепринятым в восточном
богословии. В оригенизме Евагрия неведение рассматривалось как нечто
сопутствующее, если уж не тождественное греховности. Исходным состоянием
сотворенных интеллектов до Грехопадения было состояние Божественного
гносиса, Иисус же, будучи именно непадшим Интеллектом, сохранил, возвышенно
и по необходимости, "знание Бога" и, естественно, обладал всеми низшими
формами гносиса. Писатели эпохи Юстиниана, а вслед за ними Максим и Иоанн
Дамаскин отрицали какое бы то ни было неведение в Христе, объясняя это
благодетельностью ипостасного единства, хотя, быть может, на них также
влияло неявное евагрианство. Поэтому они объясняли те места в Писании, где
говорилось о том, что Иисус чего-то не знал, как образцы oifeonomia, мол,
Он, как Пастырь, хотел, чтобы Его видели всего лишь обычным человеком, а на
самом деле никакого неведения в Нем не было. Никифор же противился в этом
вопросе традиции, хотя и признавал, что соединение естеств Ипостаси могло
подавить все человеческое неведение в Иисусе, благодаря сообщению свойств
двух природ, ведь Божественное знание сообщается в ипостасном союзе