"Борис Мезенцев. Опознать отказались " - читать интересную книгу автора

играли желваки.
- Так нельзя, Коля, - осуждающе сказал я, - это...
- Хватит! Сам знаю, что можно, а чего нельзя... Только и слышишь: этого
не делай, того не смей... Когда это кончится?
Николай говорил раздраженно и зло. Ничего подобного по отношению ко мне
он раньше не позволял. Я обиделся. Долго шли молча. Николай заговорил
первым.
- Прости, Борь, погорячился... Взрослые говорят, что это от нервов.
- А мы не взрослые? - еще сердясь, спросил я.
- Конечно, взрослые, - Николай смущенно улыбнулся. - Знаешь, Борь, а
мне иногда еще хочется в палочки-стукалочки поиграть. Подурить хочется,
озорство из меня так и прет...
Я смотрел на друга и думал: прав он, обокрала нас война, лишила
привычного уклада жизни, поставила перед нами, молодыми и неопытными, такие
задачи, которые многие, даже умудренные большим жизненным опытом, не могли
решить.
- Не обижайся, Борь, а? - попросил Николай, глядя мне в глаза. Такое
никогда не повторится. Честное слово, ни-ког-да! - Как-то я вычитал, -
продолжал он, - любить - значит, делать добро. Это, наверное, правильно.
Если человек по-настоящему любит свою Родину, то он стремится делать ей
добро. Так, видимо, бывает и в отношениях между людьми. Любовь должна
быть... ну как тебе сказать? Активная... что-ли...
Я не видел повода к такой резкой перемене темы разговора, и Николай
заметил мое удивление.
- Чего глаза таращишь? - спросил он и, не ожидая ответа, продолжал
рассуждать: - Если кто-то говорит, что любит Родину-мать, то он должен
доказывать эту любовь делом. А разве полицай любит Украину, желает ей добра?
Он хочет от нее заполучить кусок послаще, а судьба Родины его не волнует.
Шкура он последняя, если к врагам в услужение пошел. Любовь - чувство
чистое, бескорыстное... Правильно я говорю?
- Согласен, - живо отозвался я.
Николай хлопнул меня по плечу и, распрощавшись, мы разошлись по домам,
но я еще долго был под впечатлением разговора с другом.
Вообще Николай не любил высокопарных фраз, патетики. Характер у него
был более ровный, чем, скажем, у большинства наших ребят. Помимо других
причин меня с ним сближало и то, что мы писали стихи. Иногда читали друг
другу свои наивные сочинения, и я еще тогда заметил, что стихи его носили
характер, так сказать, философско-созерцательный, с нотками грусти, без
восклицательных знаков. Хотя, конечно, иногда он увлеченно и страстно
рассказывал о чем-либо, мог горячо спорить. Николай был любознательным
парнем. Задавать вопросы он не стеснялся. Однажды я неосмотрительно брякнул
где-то схваченную фразу, что дурак спрашивает чаще любопытного: любопытный
чего-то не знает, а дурак ничего не знает. Я хотел показаться остроумным, но
получилось зло и глупо. Николай обиделся, ушел, не подав руки. Меня мучила
совесть. Почему-то припомнился случай, происшедший с ним в ту пору, когда мы
еще учились в пятом, может, в шестом классе. Друг тогда увлекался
коллекционированием почтовых открыток. Он ездил трамваем на железнодорожный
вокзал и там в киоске "Союзпечать" частенько покупал открытки. Однажды в
трамвае Николай нашел три рубля. Подняв с пола деньги, он громко объявил о
своей находке. Никто из ехавших тогда в вагоне этих денег не терял. Какой-то