"Эдуард Мезозойский, Эллон Синев. Биография [NF]" - читать интересную книгу автора

вырастем, обучимся - и улетим туда, к звездам, за антиблик, высадимся на
очкастом солнце, построим орбитальную станцию. Станем трехмерными, научим
нарисованную зелень пахнуть, а буквы - звучать. Эх, только бы вырасти...
Безоблачное небо юности слегка коптил некий беглый и очень старый
эк-зек, схоронившийся в подвале их школьного фолдера. Он злорадно скрипел,
что всех ее обитателей рано или поздно заколотят в Посткрипт и похоронят в
братской могиле фотонабора. Но в те годы они просто считали его тронутым и
всерьез не принимали - никто не мог представить себе, что живой файл можно
куда-то заколотить. И уж тем более похоронить.
А потом появилась Она. Пробой в мальчишеском сознании. Взгляд из-под
воды на пылающее небо. Прекрасная, безупречная до последнего пикселя.
Некоторое время она жила на соседнем слое - "лэйере", как она его называла
на монгольский манер, обнажая бархатистый муар, - и, разумеется, он
влюбился в нее с первого взгляда. Ночи напролет он читал ей стихи,
отмахивал назойливых курсоров, томился, убивался, разламывался в мозаику и
на коленях клялся в верности до самого Посткрипта... - но она оказалась
обыкновенной стервой и, оставив ему на память шрам в виде склонированного
портрета-медальона, не попрощавшись, исчезла.
Обезумевший, он заметался по дискам, стучась в равнодушные фолдеры
и пытаясь найти ее и убить, но не нашел, не убил, вернулся домой, весь в
слезах, соплях и отчаянии, и поклялся больше никогда с безупречными не
связываться. Ему посоветовали заняться каким-нибудь делом, мол, время
лечит, и все такое, но он чувствовал себя способным на большее, нежели
тупое выравнивание цветовых уровней. Вскоре он заархивировался и принялся
за сочинение песен.
В самом деле, тратить время на неблагородные, недостойные его
призвания занятия - глупо и расточительно. Разделять цвета? Настраивать
контрастность? Все это он давно перепробовал, все это нудно и пошло. А вот
обрести трехмерность, покончить с виртуальным образом жизни и запеть!..
Пусть он понятия не имеет, что это такое - жить во плоти, зато у него уже
были готовы свои песни и запахи, и стоило только добраться, найти - и
откроется люк в счастье.
Но юность кончилась, а стихи остались непризнанными, подвиги не
попадались, друзья разбрелись по теплым женам и директориям, наваливалось
одиночество. Он плюнул на гениальность, сбрил свой панковский эржиби, стал
как все, заурядным, скучным и цмикованным. Завел себе Вируса, иногда
напивался с ним от тоски, на целые сутки переставая открываться, и по ночам
рассматривал грустные вкусно пахнущие сны.
А потом стали сбываться пророчества беглого эк-зэка из детства.
Друзья уходили - кто с женами, кто без - и больше не возвращались. Бабки
несли метафизику про параллельное пространство, про многозадачность мира и
таинства ОЛЕ, но он только усмехался и шел прочь, за очередной бутылкой.
Зато во снах к нему часто стал являться образ Посткрипта, обитого черным
бархатом, с золочеными ручками; он ворочался, не в силах уснуть, затем
будил Вируса и заставлял его в сотый раз рассказывать предания о волшебных
программах, где-то на далеких северных дисках, которые умеют делать
трехмерность и озвучивать песни.
Одновременно он начал задумываться над устройством мира и пришел к
странной идее о своей непричастности к собственной же жизни. Ему стало
казаться, что все, чему его учили в школе, предназначалось не для него, но