"Анна Майклз. Пути памяти " - читать интересную книгу автора

как время.
Благодаря Атосу я часы напролет проводил в других мирах, потом
выныривал из них на поверхность реального бытия, как из морских глубин.
Благодаря Атосу наш маленький дом превращался то в дозорную вышку, то в
крытую дерном избушку в Винланде. В моем воображении бушевали океаны, полные
гигантских айсбергов, а между этими глыбами льда плыли обтянутые кожей
челны. Моряки свешивались с бизань-мачты держась за канаты, нарезанные из
моржовых шкур. Ладьи викингов бороздили воды могучих русских рек. Ледниковые
лавины оставляли свои страшные следы, тянущиеся на сотни миль. Вслед за
Марко Поло я пробирался в "небесный город" с двенадцатью тысячами мостов,
огибал с ним мыс Благовоний. В Тимбукту мы меняли золото на соль. Я узнал о
бактериях, существующих три миллиарда лет, и о том, как в болотах добывают
торфяной мох сфагнум, который хирурги используют при операциях раненых
солдат, потому что в нем нет бактерий.
Я узнал, что Теофраст* полагал, будто рыбы древнейших времен заплывали
на горные вершины по подземным рекам. Я узнал, что в Арктике нашли останки
мамонтов, в Антарктиде росли ископаемые папоротники, во Франции в
доисторические времена водились северные олени, а в Нью-Йорке раскопали
останки древнего овцебыка. Я слушал рассказы Атоса о том, как рождаются
острова, когда суша материка растягивается, пока не разламывается в самом
уязвимом месте. Эти места называются разломы, или сдвиги пород. Рождение
каждого острова - это одновременно и победа и поражение: он так страстно
стремился к свободе, что, обретя ее, в итоге остался в одиночестве. Позже,
когда острова стареют, они оборачивают горе добродетелью и стараются с
достоинством нести свою скалистую утесистость, взлохмаченные берега,
вздыбленные и изломанные по линии разлома. Кое-где они со временем
прихорашиваются, обрастая зеленой травой, покрываясь лощеной гладью
обкатанных волнами пляжей.
______________
* Теофраст (372-287 до н. э.) - древнегреческий естествоиспытатель и
философ, один из первых ботаников древности.

Меня неотвязно преследовал вопрос о том, как время ткет свою ткань и
укладывает ее в складки и сгибы так, что неизменно встречается само с собой;
я завороженно смотрел в книгу на рисунок булавки из бронзового века,
поражаясь простоте ее формы, не изменившейся за тысячи лет. Я смотрел на
окаменевшие останки криноидей - морских лилий, которые выглядели, как
выгравированное в скале ночное небо. Атос говорил:
- Порой я не могу смотреть тебе в глаза; ты как дом после пожара -
внутри все выгорело, а каркас стен чудом уцелел.
Я разглядывал рисунки доисторических мисок, ложек, гребней. Вернуться
назад на год или на два было немыслимо, абсурдно. Перенестись в прошлое на
тысячелетия - ну, это... проще простого.
Атос не понимал, что, замешкавшись в дверях, я пропускаю вперед Беллу,
хочу быть уверен, что она не осталась позади в одиночестве. Я медлю с едой,
потому что повторяю про себя как заклинание: "Кусочек мне, кусочек тебе, а
еще кусочек Белле".
- Яков, ты очень медленно ешь, у тебя манеры аристократа.
Просыпаясь во тьме по ночам, я слышал рядом ее дыхание или тихое пение
и отчасти успокаивался, отчасти ужасался тому, что ухо мое прижато к тонкой