"Барбара Майклз. Призрак белой дамы " - читать интересную книгу автора

к нему...
В коридоре за закрытой дверью гостиной слуга уронил поднос. Мы
отскочили друг от друга, как будто невидимые руки оттолкнули нас.
Потрясенная шквалом самых противоречивых чувств, я дико уставилась не него.
Мой прекрасный Фердинанд упал на колени.
- Встаньте, встаньте, я прошу вас, - воскликнула я в страшном
волнении. - Что, если сюда войдут!
Фердинанд поднялся. Бросив на меня взгляд отчаяния, он рухнул на
пианино, закрыв лицо руками. Из-под черного рукава его куртки до меня
донесся приглушенный страданием и плотной тканью голос:
- О, что я наделал? Посметь дотронуться... - Он стоял неподвижно, как
статуя отчаяния. - Я убью себя!
От слез его глаза стали больше и еще синее, он был одним из тех
счастливых людей, у которых слезы не оставляют уродливых припухлостей или
красноты. А я уже по опыту знала, что я не такая счастливица. Я внезапно
почувствовала, что глаза у меня опухли. Это осознание и звуки, доносившиеся
из холла, разрушили все эмоции, кроме страха.
- Пожалуйста, - пробормотала я, - не говорите так. Подумайте oбо мне!
- Ах! - Фердинанд выпрямился в полный рост и прижал руку к сердцу. Как
красив он был! - Я ни о чем другом не думаю, это моя трагедия, мое
отчаяние... Но я должен быть сильным. Я должен жить и терпеть эту боль. А
вы, пожалеете ли вы хоть немного о несчастном учителе музыки, вы, которая
проливает свои драгоценные слезы из жалости к бессловесному животному?
- О! - восторженно вздохнула я. Я подумала, что все это очень похоже на
сцену из романа, одной из тех книг, которые тетя брала из библиотеки и
категорически запрещала мне читать, но которыми я, конечно, зачитывалась,
ибо тетя забывала их по всему дому.
Фердинанд переменил позу и стал еще грациознее.
- Я ухожу, - сказал он глубоким голосом. - Мои силы на исходе. Я больше
не могу. Прощайте, дорогая!
Он шагнул к двери и, взявшись за ее ручку, обернулся. Глянул на меня
долгим горящим взглядом - всхлип потряс все его существо - и вышел.
Я рухнула в ближайшее кресло.
В тот день у нас никого не было. Тетя приказала лечь пораньше перед
завтрашним балом. Это было очень кстати, ибо я вряд ли могла бы произнести
что-либо вразумительное. Мои мысли были заняты Фернандо (я решила называть
его Фернандо, это звучало гораздо романтичнее). Тетя была слишком поглощена
своими мыслями, чтобы заметить мое состояние. Она только раздраженно
бросила: "Пропади ты пропадом", когда вместо газеты я подала ей веер и когда
я, уйдя в мечты, предложила ей чашку ароматической смеси вместо чая. Я
вспомнила тот восхитительный момент, когда его губы прикоснулись к моей щеке
и скользнули к губам... По мне пробежала сладкая дрожь, и тетя подозрительно
спросила, не простудилась ли я.
Когда я наконец-то осталась одна, мои мысли обрели не столь приятное
направление. Я прекрасно понимала, что Наша Любовь - так я называла ее, с
заглавных букв - безнадежна. Не надо было обладать богатым воображением,
чтобы представить, каким станет тетино лицо, если она узнает, что произошло.
Она выкатит глаза, побагровеет, с ней может случиться удар. "Нищий учитель
музыки - и десять тысяч в год" - ненавистные мне слова.
Богатство ничего для меня не значило. С бескорыстным пылом юности я