"Николай Григорьевич Михайловский. Повести о Максимове " - читать интересную книгу автора

что мы были правы. Немцы не застали нас врасплох. Для них флот сразу
оказался орешком не по зубам.
Зайцев неловко ерзал на стуле.
- Знаешь что, товарищ комдив, не вали с больной головы на здоровую.
Имей в виду: у Кормушенко было одно мнение, у меня - другое.
- Не знаю, не знаю, - упрямо повторил Максимов, - под выводами
инспекции я видел две подписи: твою и Кормушенко.
Чтобы положить конец словесной перепалке, он хлопнул в ладони и
объявил:
- Следующий номер нашей программы - танцы. У нас одна дама. Спешите
занять очередь.
Кто-то крикнул:
- Комдиву вне очереди!

- Принимаю ваше предложение к сведению и руководству, - пошутил
Максимов, завел патефон и пригласил Надежду Анатольевну.

Зайцев сидел в углу насупившись, положив руки на колени, разглядывая
две ровные каемки накрахмаленных манжет, заметно выделявшихся из-под рукавов
его черной тужурки. Потом, сделав усилие, поднялся, вышел в переднюю, надел
шинель и ушел, ни с кем не попрощавшись.

Максимов возвращался поздно. Луна бледно-голубым светом заливала
дорогу, морозец сковывал осеннюю грязь, и ноги скользили по лужам, затянутым
твердой ледяной коркой. Перед глазами крутились снежинки. В такую чудесную
ночь хотелось побродить с Анной. Ведь у них мог быть такой же семейный
праздник. Он шел по тихим улицам, время от времени останавливался, стряхивал
с шинели снег. В его памяти встал тот самый день, когда оглашались выводы
инспекции. Каких только грехов не приписывали Максимову: он и "подменял
боевую подготовку внешними эффектами", и "распространял клеветнические слухи
о неизбежности войны с Германией", и не донес по строевой линии о
"коллективной пьянке, имевшей место на корабле". Во многих местах этого
"документа" были ссылки на Трофимова. Он "вскрыл". Он "доложил". Он "может
подтвердить"...
Максимов пытался спорить, что-то доказывать. Бесполезно! Он ждал, что
поднимется Зайцев и скажет свое слово. Никакой поддержки и защиты Максимов
не хотел. Ждал, что тот скажет правду, и только правду. Но Зайцев стыдливо
опустил голову. А через несколько дней Максимов увидел под выводами комиссии
его подпись и все понял.
В беде с ним остался один человек - Анна. Он никогда не забудет той
минуты, когда после сдачи дел на корабле переступил порог своего дома и по
его удрученному виду она все сразу поняла, бросилась ему на шею. Целую ночь
они просидели на диване и, кажется, впервые так много и так искренне
говорили обо всем, что вихрем ворвалось в их жизнь.
В самые тяжкие дни Анна была рядом. А сегодня она в неизвестности, и он
ничем не может ей помочь. Эта мысль последнее время не выходила из головы,
заставляя страдать, мучиться.
Он опять подумал о Зайцеве. Практицизм! Неужели это и есть девиз нашего
века? И дружба, и любовь - все должно быть подчинено каким-то выгодам? Может
быть, за три года он отстал от жизни или люди стали другими? Во всяком