"Владимир Михайлов. Тогда придите, и рассудим ("Капитан Ульдемир", книга вторая)" - читать интересную книгу автора

оркестре, когда исполняется великая музыка... Память показывала и дальше;
можно, вероятно, найти слова, какими все это опишется точно - но неверно.
Человек может выражать одними и теми же словами и проклятие, и молитву -
здесь была молитва.
Минуло время, и она ушла, вот только что, все так же безмолвно, но
между нами не осталось неясного. Я лежал опустошенный, но не пустой,
потому что из меня словно выскребли все низкое, унылое и дрянное, что
только во мне было, и вместо этого наполнили меня чем-то, с чем можно жить
тысячи, лет, не унывая. И мне стало казаться вдруг, что все на свете
просто (и наша экспедиция в том числе), что мы благополучно долетим,
Архимеды наши и Михайлы Васильевичи, и прочие быстрые разумом Невтоны
совершат все, что им полагается, выяснят при помощи своей белой, черной и
пестрой в крапинку магии то, что следует, а затем чему положено гореть -
зажжется, а чему потухнуть - погаснет, и мы отчалим в обратный путь, таща
за собой длинный хвост впечатлений. А когда вернемся на Землю, планета
перестанет казаться мне чужой, потому что там, где двое вместе, там
возникает и все прочее, что нужно в жизни. А на финише...
Я дремал, наверное, или грезил; зуммер вызова проник в сознание не
сразу. В другое время я мысленно (и даже не только) проклял бы - кто там
сейчас стоит вахту? Да, Уве-Йорген, доблестный рыцарь истребительной
авиации; значит, я проклял бы Уве-Йоргена, и всю его вахту, и весь личный
состав, включая ученых и автооператоров, и корабль, и весь рейс, и всю
Землю, а также и доступную и недоступную нам Вселенную, все, что есть, и
все, чего нет; не люблю, когда меня будят. Но на этот раз я был полон
доброты, и мне захотелось излить ее на кого-нибудь еще, пусть и на Рыцаря.
Так что, дотянувшись до кнопки, я произнес по возможности миролюбиво:
- Капитан Ульдемир.
- Капитан, - голос Уве-Йоргена прозвучал отвлеченно-бесстрастно, как и
всегда на службе. - С приятным пробуждением, капитан. Доброе утро.
- Что у вас там?
Досада, вероятно, все же оставила след в моем голосе, судя по чуть
удивленному:
- Вы приказали поднять вас, капитан, когда приблизимся к точке выхода.
- Как, уже? А я рассчитывал, что вся ночь впереди. Кануло куда-то
время. - И тотчас же другая мысль перебила первую: бедная, каково ей
сейчас: не выспавшись - за пульт...
- У меня все, капитан, - молвил Уве-Йорген, устав, видно, дожидаться
ответа.
- Сейчас буду. Работайте по расписанию. Все.
И я собрался было пожаловаться самому себе, что вот опять приходится
подниматься ни свет ни заря, в моем-то серьезном возрасте, - но тут же
вспомнил, что отныне, с этой ночи, я молод, моложе молодых. И вскочил
быстро, словно каждая пружинка во мне была снова заведена до отказа.


Где-то, где-то (впрочем, расстояния - фикция в этом мире, и нет ничего,
что было бы слишком далеко от нас) серебряные птицы вспорхнули и летучие
рыбы ринулись в полет, стройные, на антиграв-тяге, с головками
автоматического наведения на свет, на тепло, звук и запах - на всякое
дыхание жизни. Там, куда они устремились, мгновенно грянули беззвучные