"Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца" - читать интересную книгу автора

Глава пятая ЛИЦО ОКЕАНА

К ночи поднялся жестокий ветер при дожде. Закрепили все паруса, оставив лишь совсем зарифленный грот-марсель и фок.

Исчез всякий след европейского берега, и вместе с этим все мысли и чувства капитана оторвались от земли и надолго обратились к иной стихии, самой непокорной из всех стихий, но и самой любимой им — к океану.

Волнение на море было так велико, что на другом судне, не столь легком, спокойном и безопасном на волнах, каким оказалась «Диана», непременно пришлось бы лечь в дрейф, потому что для тяжело нагруженного корабля такого же тоннажа невозможно было итти фордевинд без огромной опасности.

И это радовало Головнина, который не без тревоги продолжал присматриваться к поведению своего шлюпа в крепкие ветры.

Ночью ветер отошел к северо-востоку, не уменьшаясь в резкости, и сделался сильно шквалистым» отчего волнение стало много опаснее для «Дианы». И около полуночи шлюп, выйдя слишком много к ветру, попался между двумя валами огромной высоты.

Наступили опасные часы. В кромешной тьме шлюп то поднимало на водяную гору, то низвергало в пучину. О размахе этих полетов трудно было судить по ощущениям, ибо сознание отказывалось отмечать столь быстро и столь резко меняющееся положение судна.

Головнин сменил стоявшего на вахте Мура, который команду подавал хотя и умело, но без предвидения каждого нового порыва ветра.

Головнин принял командование шлюпом на себя, ибо пришла минута опасности, и тотчас же, словно искусный дирижер, привел в согласие все звуки нестройно играющего оркестра.

Команда капитана была спокойна и в то же время смела, решительна» вдохновенна и неизменно предупреждала каждый порыв ветра, каждый новый румб его.

Матросы работали дружно, как одни, движения их были согласны и четки. Им легко и радостно было повиноваться воле такого командира, и они точно и быстро выполняли его команду.

«Диана» снова стала послушной и, убегая от опасных валов, снова пошла вперерез волн.

Рикорд руководил креплением ростров, сложенных между фок - и грот-мачтами, чтобы случайно попавшей на шлюп волной их не смыло и не унесло в море.

На палубе шла напряженная, кипучая работа людей, которым в кромешной тьме руки заменяли глаза. Скоро все стеньги, реи были так крепко принайтовлены, что никакая волна не могла их сорвать с места.

Но едва успели закрепить ростры, как чугунные ядра начали выскакивать из своих гнезд и кататься по деку. Одним из них сильно ушибло ногу гардемарину Якушкину, другое угодило прямо в спину сбитому волной Тишке, который с перепугу поднял было крик, но потом, изрядно обозлившись на море и ругая его изо всех сил, усердно начал работать на палубе, укрепляя каждый груз, точно кладь на возу.

Волной сорвало висевшую на боканцах лучшую пятивессльную шлюпку «Дианы» и унесло в море. За нею сорвало и шестивесельную, но команда во главе с офицерами навалилась на нее всей своей массой и тем спасла шлюпку.

А через день погода разгулялась и выглянуло солнце. Океан, как богатырь после битвы, дышал медленным дыханием всей своей грудью, то поднимаясь, то опускаясь от горизонта до горизонта. Он качался, точно подвешенный на незримых гигантских цепях.

Океан отдыхал. Отдыхала «Диана», теперь спокойно продолжавшая свой путь, слегка накренившись на левый борт. Отдыхали и люди.

На баке, у кадки с водой, сидела кучка матросов, раскуривая коротенькие трубочки-носогрейки. Беседовали о том, о сем. Вспоминали тревоги последней ночи. Тишка при общем смехе рассказывал о том, как ему попало шестифунтовым ядром промеж крыльев, и сам смеялся вместе с другими.

Старый матрос Михаила Шкаев, человек строгий, но справедливый, посмотрел на него улыбающимися глазами и, вынув трубочку изо рта, сказал:

— Погляжу я на тебя, Тихон... Мужик мужиком, никакая морская наука к тебе не пристает.

Матросы дружно засмеялись.

— А вы погодите, — остановил их Михаила Шкаев и добавил: — А все же моря ты, видно, не испугался, молодчина!

Тишка был весьма польщен похвалой старого моряка и сказал, куражась:

— А что нам море? Эка невидаль! Мы и его обратаем, ежели что, с Василием Михайловичем. Нам бояться нечего.

— Какую же силу имеет океан при волнении! — восторженно воскликнул Рудаков за обедом в кают-компании. — Если бы можно было собрать ее к единому месту, то сколь полезного можно было бы сотворить! Все бы в мире двигалось сей силон и еще бы осталось.

— Вы хорошо приметили океанову силу во время волнения, — сказал Головнин. — А я приметил иное.

— А что такое, Василий Михайлович?

— А то, — отвечал тот, — что, при всех своих добрых качествах, наша «Диана» в самую лучшую погоду, при полных парусах, не может итти более восьми узлов. Это самый наш большой ход, господа, мы должны сие помнить.

Перед вечером увидели двух огромных черепах. Наслаждаясь солнечной погодой, они спали на воде. Спустили шлюпку, в которую сели матрос Шкаев и Тихон. К одной черепахе они подобрались бесшумно. Она так крепко спала, что не слышала, как подплыли охотники, и им удалось, подхватив черепаху под панцырь, перевалить ее в лодку, как огромное колесо.

«Диана» между тем, не успев убавить паруса, ушла далеко вперед.

Увидев это, Тишка решил, что корабль уходит, бросив его на произвол судьбы среди этой чуждой ему бездонной синей хляби, сулившей погибель.

И Тишка, который, бахвалясь, собирался обратать океан, как гульёнковского Орлика, вдруг поднял такой вопль, что голос его был услышан на шлюпе, уже замедлявшем ход. Вторая черепаха, все еще крепко спавшая на воде, проснулась от Тишкиного крика и скрылась в глубине океана.

Тишка греб изо всех сил, стараясь догнать корабль, забыв о черепахах и не обращая внимания на матроса Шкаева, спокойно сидевшего на корме и молча ухмылявшегося.

Охотников за черепахами подняли на борт, и Головнин строго спросил Тишку:

— Ты чего орал на весь океан?

— Испугался, батюшка Василии Михайлович, — отвечал Тишка чистосердечно. — Думал, уйдешь ты от меня, оставишь пропадать тут нас со Шкаевым.

Никогда еще Тишка, да и вся команда не видели капитана в таком гневе.

— Да как же ты смел подумать! — набросился он при всех на Тихона. — Как ты смел, глупец, помыслить хоть единожды, что твой командир может тебя бросить среди океана! Зная же, как знает каждый на моем корабле, что не может сего быть никогда. На сутки под арест! Посиди в карцере, поразмысли о своем глупом малодушии.

— Прости, батюшка Василий Михайлович, — повинился Тишка, глубоко раскаиваясь в своем страхе. — Каждый о своей жизни печалуется.

Тишка охотно отсидел положенное время. Но это было не единственное наказание для него. Его ждала и вторая неприятность: поев сваренного из черепахи супа, он заболел и несколько дней ходил скрючившись и держась за живот.

— Черепаха эта еще, прости господи!.. — говорил он матросам. — Ежели бы мать узнала, что ел такое непотребство, то и за стол не пустила бы.

Головнин отправил Тишку к лекарю.

Лекарь Богдан Иванович, скучавший без пациентов, так как никто на шлюпе не болел, обрадовался Тишке необыкновенно, напоил его каким-то декоктом, каплями и хотел даже бросить кровь. Но Тихон отказался, боясь, как бы его немец не зарезал вовсе.

Тогда Богдан Иванович усадил его на койку у себя в каюте, дал ему, сверх всего прочего, рюмочку водки, настоенной на душистых кореньях, и начал рассказывать о своей семье. Он показал ему портреты своей жены Амальхен, своего сына Фрицхен и своих родственников до третьего колена. Тишке стало скучно, и он хотел уйти. Но лекарь не пускал его, продолжая рассказывать о своих родных, затем начал показывать всякие мелкие вещицы, которые ему были подарены перед отъездом: вышитую шелком закладку для книги — от жены, зубочистку в бисерном футлярчике — от кого-то другого. Но тут Тишка уже не выдержал и, нарочно схватившись за живот, убежал на бак, где гардемарины Филатов и Якушкин забрасывали на ходу шлюпа удочки, пытаясь ловить рыбу.

— Кит слева по носу! — крикнул вдруг матрос, сидевший в смотровом гнезде на бушприте.

Действительно, в указанном направлении показался кит.

— А что ж это такое? — удивился Тихон.

И когда ему Филатов разъяснил, что это огромное животное, которое тоже можно поймать, он сказал:

— Нет, брат, более Тишку и жомкой на лодку не заманишь. Такой и с лодкой слопает.

Однажды на рассвете открылся остров Порто-Санто.

Отсюда Головнин решил держать курс прямо на восток, на оконечность острова Мадейры, а оттуда к Канарским островам.

Но, торопясь выйти из области переменных ветров, он положил не заходить не только на Мадейру, а и на Канарские острова, хотя там предполагалось взять запас виноградного вина для команды, и итти прямо к берегам Бразилии.

Тропик Рака прошли поутру 23 ноября.

Переход был скучный. Нелюдимый мичман Мур просидел все время в каюте, и даже всегда восторженный Рудаков в свободные от вахты часы молча стоял на корме, наблюдая за летучими рыбами, которые стайками шныряли над поверхностью воды.

Но скоро плавание стало снова беспокойным: начались быстро менявшиеся ветры, и это заставляло каждый час менять курс и ворочать паруса. Третью ночь гремели грозы, лил дождь. Тучи предвещали бурю.

Головнин держал команду все время наготове у парусов. Люди по суткам не меняли мокрой одежды, и когда всходило солнце, от них шел пар.

Затем наступила мучительная жара.

— У нас об ату пору рождественские морозы стоят, — говорили матросы. — Тринадцать ден, братцы, толчея валяет с боку - на бок, с носа на корму, как баба тесто.

Казалось, что все бежит от такого климата: птиц, почти не было видно, а из рыб поймали с кормы на крюк одну акулу весом более двух пудов. От постоянной сырости все кожаное на шлюпе зацвело, платье и белье намокло, металлические вещи начали ржаветь.

— Ну и сторонка! — жаловался Тишка Головнину, не зная, куда укрыться от жары. — А у нас в Гульёнках теперь на ледышках с гор катаются. И куда это мы с тобою, батюшка Василии Михайлович, заблудили? В ту ли сторону мы попали, куда с твоею милостью на дощанике плыть собирались?..

Головнин только рассмеялся в ответ.