"Сергей Владимирович Михалков. Балалайкин и К- (Пьеса в двух актах)" - читать интересную книгу автора

Глумов. Кого?
Рассказчик. Ну, особу эту.
Глумов. Кшепшицюльский.
Рассказчик. Откуда фамилия такая?
Глумов. Да не знаю его фамилии. Прозвал его случайно Кшепшицюльским, и,
к удивлению, он сразу начал откликаться. (Пауза. Напевает романс.)

Не то чтобы мне весело,
Не то чтоб грустно мне,
Одну я песнь заветную
Пою всегда себе.

Пригрей меня ты, крошечка,
Согрей меня душой,
Развесели немножечко,
Дай отдохнуть с тобой.

Дай позабыть мне прошлое.
Что отравило жизнь,
Хочу в твоих объятиях
Я счастье ощутить.

Теперь я снова счастлив,
Теперь я жить хочу.
И то, что было прошлого,
Забвенью предаю*.
______________
* Слова Губкиной. Музыка Гончарова.

Рассказчик. А верно ты говорил, Глумов: нужно только в первое время на
себя подналечь, а остальное придет само собою.
Глумов. Нет, вот я завтра окорочек велю запечь, да тепленький...
тепленький на стол-то его подадим! Вот и увидим, что ты тогда запоешь!
Рассказчик (впадая в прострацию). Тепленький... окорочек. Это в своем
роде сюжет...
Глумов (почти засыпая). Это ты верно изволил заметить... сюжет!
Рассказчик. Господи! А хорошо-то как!
Глумов (сквозь сон). Ой хорошо.
Рассказчик. Ой хорошо.
Глумов. Ой... (И захрапел.)
Рассказчик (в зал). Сомкнув усталые вежды, мы предавались внутренним
созерцаниям и изредка потихоньку вздрагивали. Исключительно преданные
телесным заботам, мы в короткий срок настолько дисциплинировали наши
естества, что чувствовали позыв только к насыщению. Только к насыщению. Ни
науки, ни искусства не интересовали нас. Мы не следили ни за открытиями, ни
за изобретениями, не заглядывали в книги. Даже чтение газетных строчек
сделалось для нас тягостным... Мы уже не "годили", а просто-напросто
"превратились". Даже Молчалин, когда навестил нас, нашел, что мы все его
ожидания превзошли. В согласность с этой жизненной практикой выработалась у
нас и наружность. Мы смотрели тупо и невнятно, не могли произнести сряду