"Сергей Владимирович Михалков. Балалайкин и К- (Пьеса в двух актах)" - читать интересную книгу автора

несколько слов, чтобы не впасть в одышку, топырили губы и как-то нелепо
шевелили ими, точно собираясь сосать собственный язык. Даже неизвестный
прохожий, завидевши нас, сказал: "Вот идут две идеально-благонамеренные
скотины!"
Глумов (издав стон, открывает глаза). Что? А?.. А ведь я, брат, чуть
было не заснул.
Рассказчик. Да?
Глумов. Чайку бы выпить!
Рассказчик (вяло). Можно и чайку...
Глумов. С вареньем или без варенья?
Рассказчик. Без варенья...
Глумов. С каким без варенья?..
Рассказчик. С вишневым... без варенья...

Глумов хлопает в ладоши. Входит лакей.

Глумов (лакею). Чаю. С вишневым. Без варенья.

Лакей, оторопев от столь странного заказа, обалдело
смотрит на господ.

Затемнение


КАРТИНА ВТОРАЯ

Рассказчик (в зал). Вскоре Глумов познакомил меня с этим, с
Кшепшицюльским. Он стал бывать у нас каждый день, каждый вечер, только спать
уходил в квартал. Эта особа была для нас большим ресурсом. Он составил нам
компанию в карты и к тому же являлся порукой, что мы можем без страха
глядеть в глаза будущему до тех пор, покуда наша жизнь будет протекать у
него на глазах.

За ломберным столом, при свечах, играют в карты Глумов,
Рассказчик и Кшепшицюльский, человек неопределенного
вида, в подержанном фраке, в отрепанных клетчатых
штанах, в коленкоровой манишке, которая горбом выбилась
из жилета. Он то и дело подносит карты к губам, над
которыми торчат щетки рыжих усов. Явно передергивает
карту. Рассказчик, не выдержав жульничества
Кшепшицюльского, встал, отошел в сторону.

Глумов (Рассказчику). Сядь!

Пауза.

Сядь, говорю!
Кшепшицюльский (многозначительно). А як вы, Панове, думаете: бог е?
Глумов. Тебе-то какое дело? Сдавай!
Кшепшицюльский. Все же ж! Я, например, полагаю, что зовсим его ниц.