"Сергей Михеенков. Пречистое Поле " - читать интересную книгу автора

"Некуда теперь спешить, - сказал он сам себе, напившись и вытерев пахнущей
потом пилоткой губы и подбородок. - Теперь уже пришел".
Он попытался определить, где была та стежка, которую они когда-то так
берегли. Обошел кругом раз, потом сделал круг пошире, но стежки так и не
нашел, а только в одном месте оступился и едва не провалился в бочажину.
Припомнилось, что перед самой войной надумал вымостить стежку, чтобы ходила
Павла по болоту, как по большаку, чтобы как барыня по лежневке ходила, чтобы
не только подол сарафана, а и ног не намочила. Наколол осиновых плашек,
окорил их и начал уже укладывать, да покос все дела перебил. Покос - дело
такое, не отложишь, не погодишь. Трава поднялась, залоснилась, а стало быть,
что ж, пора ее, матушку, в ряды, да под грабли, да в возы и - домой. Старики
еще говаривали, что в покос и о жене забудь. А травы в тот год рано созрели.
И покос начали хорошо, лучше и не надо.
Вздохнул солдат, вздохнул потому, что вспомнил: накосить-то он тогда
успел, а вот в возы сложить да домой привезти... "Ничего я не успел
сделать, - подумал солдат, - ни стежку к ключу вымостить, ни сена для коровы
накосить. Все она, война, перебила, все по своему уставу перекорежила. Ни
детей не оставил я Павле, да и на родной земле, так выходит, никакого семени
живого не заронил. Вот и не видать всходов. Откуда они возьмутся, всходы,
раз так сложилось все? Одно запустение вокруг. Запустение, бесприютность".
Солдат вздохнул. Не понравился ему неказистый вид родного села. Хоть и
сумерки уже сползли на Пречистое Поле, а все равно еще с выгона видать было,
что не больно-то радели сельчане о своих домах, о дворах и окрестностях. Не
понравилось ему уже то, что так немилосердно исхлестан тракторными колеями
выгон, так что даже и ребятне стало негде мячик погонять, что упала старая
липа и лежит себе неприбранная, догнивает, трухлявеет на обочине.
"Что ж я скажу Павле?" - вслух подумал солдат.
Он вышел из ольшаника, под ногами захрустел крупный сухой песок,
теплый, даже через подошвы ботинок чувствовалось, что теплый. Истрепал
солдат свои ботинки, вон сколько протопать в них пришлось. В один край
только с тысячу верст наберется. А теперь вон и на обратном пути потрудиться
привелось: Подошвы совсем истончились, каждый камешек, каждый комочек нога
чувствует. Не уберег он ботинки от долгих дорог. Себя - от пули. Павлу - от
одиночества. Ничего он не уберег в прошлой своей, такой нескладной, как
оказалось, жизни.
"Да уж так, - сказал опять солдат, - что нечего мне будет сказать
Павле. А то еще и напугаю. Коли ждала, не напугается. Узнает, коли ждала.
Ну, а коли не ждала, коли оприютила кого солдатка безутешная, то что ж, не я
ей судья. Жизнь вон какая долгая прошла. Дольше дорог моих. Куда как дольше.
И нелегкая, видать, жизнь была".
Впереди забелела крыша приземистого дома. Солдат заспешил, сглотнул
слюну, но в горле сдавило, и он сделал усилие, чтобы не перехватило совсем,
раза два споткнулся и вдруг увидел, что это у него обмотка распустилась,
болтается и он уже наступает на нее. "Ах ты, мать честная", - подумал
солдат, снял с плеча винтовку, приставил ее к тыну и нагнулся, чтобы
поправить обмотку. Сделав все как надо, встал, огляделся, поправил
гимнастерку, вылезшую из-под ремня, и сказал себе: "Вот так оно будет ладно.
А то пришел бы..." Он подхватил за брезентовый, изрядно потрепанный ремень
винтовку и привычно закинул ее за плечо.
Солдат подошел к своему дому. Уже совсем смеркалось. "А может, -