"Максим Михайлов. Мы все осетины " - читать интересную книгу автора

перед ним в виде этакой сентиментальной размазни. Зуб даю, не оценит! Уж
слишком он прагматичная натура. Вот даже сейчас, я прямо предвижу, что он
ответит. Ну-ка!
- Говно, а не натура! - не задумываясь и на секунду припечатывает Фима,
вызывая тем самым осуждающий взгляд водителя через плечо, но абсолютно этого
не замечая. - Конечно общий план можно было бы сделать неплохой, а если с
высоты откуда-нибудь снимать, так и вообще сказка. Но это только пейзажистам
интересно. Нормальных денег на таких фотках не срубишь! А если здесь
какую-то конкретику лепить, на этом фоне, то без всякой разницы, тут делать
или где-нибудь в овраге в Подмосковье, один черт ничего видно не будет. Вот
только в Подмосковье работать можно нормально с комфортом, а тут...
Фима горестно машет рукой и отворачивается к окну, укоризненным
взглядом провожая летящие мимо окрестности. Вот, что и требовалось доказать!
В этом он весь! Фотограф-трудоголик специализирующийся на различных жареных
фотографиях аварий и природных катастроф, горячих точек и прочих мест, куда
нормальный человек не полезет ни за какие деньги. Фима ненормальный, за это
его и ценят во множестве информационных агентств по всему миру. Знают, что
этот сумасшедший русский за совсем плевые деньги способен слабать
качественный фоторепортаж хоть из жерла действующего вулкана, хоть из
приемной самого Сатаны. Только плати! Иногда мне кажется что вот такая
беспорядочная, полная адреналина, невероятных приключений и встрясок жизнь
притягивает Фиму сама по себе. И даже перестань вдруг в одночасье
издательства, редакции и агентства платить ему деньги, он все равно будет
продолжать мотаться по всему миру с неразлучным кофром для фотоаппаратуры и
штативом под мышкой, выискивая, куда бы еще затащить свою задницу. Причем
обязательно в такое место, где ее могли бы подпалить на извержении вулкана,
завалить камнями при землетрясении, а то и просто прострелить меткой
снайперской пулей.
Решив малость подразнить приятеля, я с искренним возмущением начинаю
выговаривать ему:
- Ну послушай, нельзя же так! Как можно все и вся всегда оценивать лишь
с точки зрения работы? Ты приглядись только, какая красота вокруг! Неужели
ты не ощущаешь мощи и величия этой природы, силы и вечности, которыми просто
дышат эти скалы. Неужели в твоей заскорузлой душе так-таки ничего и не
шевельнется, не зазвучат аккорды симфонии Баха, не дрогнет ни одна
чувственная струнка...
- Кто это, Бах? - перебивает он меня демонстративно зевая.
- Бах, это великий композитор, дубина ты стоеросовая!
Я перевешиваюсь через спинку сиденья, чтобы дать ему отеческий
подзатыльник, но Фима ловко уворачивается, тыкая мне в лицо крепким кукишем
и радостно улыбаясь. Натянувшийся ремень безопасности не дает мне до него
добраться и позволяет фотографу безнаказанно гримасничать сколько влезет
издеваясь над моей беспомощностью. Чертов ремень, и чего я пристегивался,
гаишников на этой трассе, похоже не найти днем с огнем. Осетин-водитель
кстати застегивать эту удавку и не думал, даже тогда, когда мы петляли от
автовокзала по узким улочкам Владикавказа, выбираясь на шоссе.
- Это ты у нас мазила-художник, вот и восхищайся колоритностью видов,
тебе по статусу твоей тонкой и ранимой душевной организации положено, -
ехидно хихикает ощущающий себя в полной безопасности Фима. - Одного не
пойму, чего же ты с собой мольбертик и палитру не захватил? Тормознули бы