"Максим Михайлов. Чего не прощает ракетчик" - читать интересную книгу автора

перед тем как переступить порог кабинета, или слишком уж трепетал перед его
хозяином и вообще той организацией, куда его вызвали. Просто накатило вдруг
что-то из глубины души, предчувствие нехорошее что ли. Почти физически
ощущал он сейчас, что не надо бы ему сюда приходить, несмотря на официальный
вызов и приказ командира не надо бы... Ничего хорошего его тут не ждет, и
даже совсем наоборот, почти сто процентов вероятность того, что за стильно
отделанной пленкой под натуральное дерево металлической дверью произойдет с
ним что-то такое, после чего уже никак не получится жить прежней устоявшейся
размеренной жизнью. Он еще раз тягуче сглотнул, собирая в кулак всю свою
волю, понуждая впавшие в неприятный ступор, ослабевшие вдруг мышцы совершить
простое и привычное действие - постучать в закрытую дверь и нажать вниз
строгую официально-деловую ручку из стилизованного под благородную бронзу
металла, открывая себе дорогу в кабинет. В кабинет на двери которого висела
скромная табличка "старший оперативный уполномоченный майор Луговин А.В.".
Вот так вот просто и безлико. Луговин - обычная для россиянина фамилия, по
ней ничего не скажешь о человеке, даже не представишь ничего, кроме
стандартной анонимно-пустой физиономии. В воображении Севастьянова анонимный
пока Луговин отчего-то вышел похожим на Путина, такой же настороженно
собранный, деловитый, внимательный и опасный... Может вышло это от того, что
и сам премьер-министр был выходцем из того же славного ведомства, а может
еще по какой прихотливой, непрямой ассоциации выплыло...
Инициалы, похожего на Путина чекиста, скрывали его истинное лицо еще
хлеще фамилии, пожалуй, более распространенного сочетания букв и не
встретить. А.В. и все тут. Александр Викторович? Андрей Васильевич? Арон
Вахтангович? Ацамаз Ваганович? Все что угодно, простор для догадок. Наверное
у них так и положено, серые неприметные люди в мышиного цвета костюмах, со
стандартными, усредненными именами и фамилиями, чистыми руками, горячим
сердцем и холодной головой, все как завещал дедушка Дзержинский.
Еще входя сюда и препираясь с безупречно вежливым на словах и вместе с
тем неуловимо наглым и развязным солдатом-вахтером, глядящим свысока на
обычного армейского офицера пусть даже и подполковника, Севастьянов в полной
мере ощутил свою чужеродность в этом здании. В гулкой тишине его коридоров,
в шорохе под тяжелыми подошвами армейских ботинок дорого ламината полов, в
приглушенном рассеянном свете утопленных в потолок новомодных
евросветильников. Никаким боком не вписывался в эту атмосферу обычный
армеец, которому гораздо привычнее пластиковых панелей был серый бетон
бункеров командных пунктов и оседающая на пропитанной потом и солью хэбэшке
мелкая взвесь степной пыли. Для него здесь все было чужим, инородным и от
того неуловимо пугающим, против воли давящим на психику, заставляющим
опасливо озираться по сторонам и натягивать на лицо подобострастную глупую
улыбку.
Федеральная Служба Безопасности, наследница приснопамятных ГПУ, НКВД и
КГБ. Конечно не чета им, всего лишь ублюдочный болезненный ребенок настоящих
грозных монстров. Но все равно чувствуешь себя в этих коридорах как-то
неуютно, хоть и осознаешь умом, что никаких грехов за тобой нет и даже
наоборот есть немалые заслуги перед тем самым государством, безопасность
которого неусыпно берегут ребята в костюмах мышиного цвета. Ан нет, видно
так глубоко вбит в нас, русских, страх перед бездушной репрессивной машиной,
что до сих пор нет-нет да и сожмет сердце холодными скользкими пальцами,
дохнет леденящим дыханием лубянских подвалов. Иррациональный, не