"Кальман Миксат. Говорящий кафтан " - читать интересную книгу автора

Шелковая, цвета спелой черешни, жилетка подчеркивала ее стройную фигурку,
юбка кокетливо приоткрывала щиколотки, уста горели ярче рубинового ожерелья,
а черная пышная коса ниспадала чуть не до пола.
- Чья дочь будешь? - спросил восхищенный бургомистр.
- Старого Бюрю, того, что играет на скрипке в "Бравом рыбаке". (О
трактире "Бравый рыбак" на рыбацких хуторах по Тисе ходила недобрая слава.)
- Как тебя звать?
- Цинна.
- Поедешь с нами в Буду? Девушка безразлично повела плечом.
- Тогда получишь вот этот наряд.
- Поеду.
Так был найден красивейший цветок "букета". Подбор остальных уже не
представлял труда. Нужно было только выбрать из множества желающих трех
наиболее подходящих. В конце концов выбрали Марику Бари, белокурую, с
глазами, похожими на лесные фиалки, и гибким станом, высокую, статную
Магдалину Катона и толстушку Агнесу Пал, своей краснощекой мордашкой
напоминавшую распускающийся цветок мальвы. Еще вовек не доводилось султану
целовать девушек красивее этих, и Фирдоуси не воспевал женщин красивее, чем
наши кечкеметочки.
Теперь пора было и в путь!
В воскресенье прибыл и другой подарок: сто волов с развесистыми рогами,
каждый убран лентами с красивым железным колокольчиком на шее. Пригнали и
табун из пятидесяти степных жеребцов. У каждого коня позвякивал на шее
серебряный бубенчик.
Девушки уселись на повозку. (Если быть точным, то лишь две из них
считались "девушками", две же других посылались "вдовушками", разумеется не
настоящими, а только согласившимися выдавать себя за таковых.) Вот уже и
господа сенаторы в темно-синих плащах на серебряных застежках вскарабкались
на свои брички; на первую - Мишка Лештяк с Ференцем Криштоном и Йожефом
Инокаи, который примостился рядом с кучером, но спиной к лошадям. Один из
сенаторов отвечал за воловье стадо, другой за табун скакунов. А почтенный
Агоштон, ехавший на второй бричке, из посла вдруг превратился в
садовника-цветовода... Политика! Габор Поросноки вез упрятанное в
великолепный шелковый чехол оружие. Что же до шестого члена делегации,
горбуна Дердя Имеча, то он хоть и не красил ее своим видом, зато отлично
говорил по-турецки и по-татарски и ехал поэтому "смазчиком".
Собравшиеся на площади зеваки прокричали "ура", женщины, оставшиеся
дома, сорвали с голов платки, чтобы помахать на прощанье, возницы хлестнули
лошадей, табунщики звонко щелкнули кнутами, и блестящая процессия тронулась
под перезвон ста колокольцев на шеях волов, под заливчатое пение пятидесяти
серебряных бубенчиков - у коней.
Дорога была однообразной, поэтому я не стану описывать ее. На Алфельде
все на одно лицо: деревни, города, их окрестности. Бескрайняя равнина с ее
миражами, протянувшаяся до самого горизонта. Серая земля, слегка лиловая в
лучах усталого осеннего солнца - и так повсюду, куда ни кинь взор! Один
пейзаж похож на другой, как два аршина сукна, отрезанного от одного и того
же куска. Только кое-где сиротливый хуторок без единого дерева: белый домик
да колодезный журавль! А на краю деревень - все те же ветряки с
растопыренными крыльями, будто они прибежали сюда, опередив обоз, из
предыдущего села.