"Кальман Миксат. Говорящий кафтан " - читать интересную книгу автора

доброго, и в колокола ударили бы, если бы господин Поросноки еще под
Цегледом не догадался посадить на лошадь проворного табунщика Пали и послать
его с предупреждением в Кечкемет, чтобы там не вздумали затевать
каких-нибудь торжеств, так как радоваться нечему. Гонец Поросноки поверг
горожан в уныние; хмуро, с кислыми физиономиями взирали кечкеметцы под вечер
из окон и из-за заборов на вступление в город своей незадачливой депутации.
Не было слышно ни одного, даже самого слабого возгласа "ура", только собаки
с лаем бежали вслед за подводами. Может быть, так оно и лучше: зачем
дразнить, раздувать обиду, которая и без того достаточно велика!
В тот же вечер город облетело известие о том, как Надькерешцам удалось
оставить Кечкемет с носом, а вернее, как Кечкемет сам себя наказал, получив
от султана - явно в насмешку - в обмен на свои многочисленные дорогие дары и
сокровища какой-то жалкий кафтанишко. (Чтоб султан подавился им!) Вот уж
поистине, стыд и позор! Как только не совестно было делегации возвращаться
домой с этим кафтаном?!
На другой день перед городской ратушей собрались толпы народа: наиболее
уважаемые граждане города поднялись в зал, чтобы из собственных уст членов
депутации услышать отчет о результатах поездки. Таков уж был старинный
обычай в городе. Народ попроще толкался снаружи, женщины визжали, разбитные
парни шныряли повсюду и фальшивыми голосами подбирали мелодию для стишка,
который в этот момент, неизвестно кем придуманный, был на устах всей толпы:
А тут еще проезжавшие через город надькерешские возчики подлили масла в
огонь. Подстегнув лошадей, они с издевкой бросили в толпу:
- Ну как, не жарко в кафтанишке-то? А?
Что говорить, именитым мужам города, собравшимся наверху, в ратуше,
было, пожалуй, и вправду жарко!
Мрачно сидели они в своих креслах; некоторые, как, например, господин
Инокаи, уже смирились со своим поражением. Но с красивого смуглого лица
городского головы все еще не сходило выражение отваги и упорства.
Путевые впечатления красочно расписал в своей искусно составленной речи
Поросноки. Он начал ее с упоминания о боге (который так часто навещает
Кечкемет, что его вполне можно было бы считать местным жителем): "Не без
божьего промысла зародился в наших головах план, который должен был навсегда
избавить город от дани и поборов. Нами руководили вера и добрые намерения
(господь бог и тому свидетель!), и не наша вина, что план сорвался. Оно
конечно, расходы понесены огромные, но ведь мы думали - кто смел, тот и
съел!"
Вначале все слушали тихо, и складная речь Поросноки, казалось, могла бы
спасти магистрат, если бы во время изложения подробностей, с великим пафосом
расписанных оратором ("...и вот в среду мы предстали перед его величеством
турецким султаном, который восседал в своем великолепном царском
облачении..."), -если бы в этот момент его не прервал Гапшар Пермете, громко
воскликнув:
- А была ли у него во рту трубка?
Собравшиеся заулыбались, и грубые шутки посыпались одна за другой.
Авторитет делегации быстро таял. Ведь достаточно одной единственной
искры, чтобы солома вспыхнула.
- Какую тьму добра-то ухлопали!
- Понашили красных платьев для каких-то шлюх! Чиновные сводники!
- Повезли султану кнут с рукояткой из драгоценных камней, золотую