"Илья Львович Миксон. Семь футов под килем" - читать интересную книгу автора

Глава третья ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ

ВОЛНА " 21

Переход через экватор - событие. Для тех, кто впервые пересекает
границу полушарий Земли, - событие чрезвычайное. Но и бывалые моряки любят
переплывать экватор. Праздник Нептуна - традиционное морское веселье.
Весь экипаж деятельно готовился к торжественному дню. Старший матрос,
он же судовой плотник, выпилил из фанеры трезубец, подновил бронзовой
краской старую корону. Боцман выделил паклю для бороды и усов царя и
пеньковые концы на дьявольские хвостики для свиты. Главный судовой художник
Левада выпустил специальный номер стенной газеты с рисунками и стихами.
Газету держали в секрете, в каюте первого помощника, но все, конечно,
наизусть уже знали дружеские эпиграммы. А вот список звездных имен, которыми
Нептун - Кудров окрестит каждого персонально, и не пытались выведать.
Неинтересно потом будет. Моряк, пересекший экватор, получает новое имя,
будто заново родился.
Но все приготовления оказались напрасными. В тропиках, особенно в
полосе экватора, обычно стоит устойчиво хорошая погода. Жарко, влажно,
душно, а океан тихий, небо чистое. Тут же, как нарочно, такая зыбь пошла -
не до празднеств.
Сверху горы видятся застывшим морем, с ходового мостика океанская зыбь
кажется ожившей горной страной. Хребет за хребтом, цепь за цепью идут из-за
горизонта на судно. Зыбь - последствия шторма. Где-то за тысячи миль
бушевали вода и небо, сюда докатились высокие длинные волны.
Стальная махина "Ваганова", от киля до клотика высотой с десятиэтажный
дом, беспомощно взлетала на крутые вершины, низвергалась, проваливалась в
жуткую зеленую пропасть. И шага не сделать, не держась за поручни. До
карнавала ли?
А небо синее-пресинее. Ни тучки, ни облачка. Установки для
кондиционирования воздуха нагнетали в каюты прохладный воздух, но столбик
термометра не опускался ниже +28 . В коридорах - все тридцать пять.
Иллюминаторы и двери накрепко задраены, помещения отгорожены от тропической
парной, но в закупоренной коробке недостает кислорода, по утрам ломит виски.
На воле не легче: не воздух, а влажная вата, не дышишь - жуешь.
Стальная обшивка запотела, словно кафельные стены в бане. Деревянные части -
планширы, банкетки, поручни - волглые, осклизлые.
И все и вся качается, валится, уходит из-под ног.
Многие лишились аппетита, сна. Артельный Левада вторые сутки пластом
лежал. Он не переносил длительной монотонной качки. В шторм - ничего,
терпимо, а в зыбь - хоть на берег списывайся! А зыби этой ни конца ни края.
Идет и идет, треклятая, как вражеская рать в психическую атаку. Падают ряды,
а за ними все новые, шеренга за шеренгой, шеренга за шеренгой...
Отдельные валы - их замечали еще издали - возвышались над остальными,
будто конница над пехотой. Они были длиннее, выше, круче.
- Вон, вон, опять девятый вал! - измученным голосом предупредил Паша.
Его поташнивало, работать он не мог, и в каюте не сиделось, не лежалось.
- Девятая не самая страшная, - сказал Федоровский. - Четырнадцатая -
хуже ее нет.
Зозуля не согласился, авторитетно изрек: