"Ольга Миленина. Вольный стрелок " - читать интересную книгу автора

и наконец сказала себе твердо, что этой мутью я заниматься не буду. А то,
что спросонья ляпнула "а", а теперь надо говорить "б", - так это решаемо.
И, не заходя на наш второй этаж, поднялась на четвертый, к знакомым
девчонкам в "Ночную Москву". И от них набрала Женьке. Сказав себе, что если
его нет - то, значит, мне не повезло. Но он оказался на месте - и похоже,
теперь об этом жалел.
- Не, Юль, - пустое это. - Женька махнул рукой и попытался улыбнуться,
но я видела, что он напряжен. - Да и нехорошо мертвых трогать...
Это неискренне. Настоящий журналист - это человек, который в доме
повешенного говорит о веревке, в то время как все другие, согласно правилам
хорошего тона, делать этого не должны. Но у журналиста свои правила - и все
строгие тона, приличия и прочие условности ему должны быть по фигу. Если он
настоящий, конечно, а не лох с улицы, который пришел в дешевую газету,
чтобы заработать денег любым путем. В последние годы таких много развелось
- газет-то пооткрывали кучу, надо ж кого-то набирать. Но Женька - профи. А
значит, сейчас лицемерил.
Я сделала вид, что не расслышала, аккуратно разламывая ложечкой
оставшийся от длинного эклерного дерева пенек, отправляя в рот
предпоследний кусочек. А потом чуть развернула стул, прислоняясь спиной к
стене, оглядывая небольшой зальчик с выложенным плиткой полом и
старомодными деревянными столами и стульями, в связи с возрастом нетвердо
стоящими на металлических своих ногах.
Кивая знакомым, уже без удивления отмечая, сколько за последнее время
появилось новых лиц.
Я здесь уже десять с половиной лет - осенью будет одиннадцать.
Вообще-то больше - первую заметку я сюда притащила, еще когда училась
в десятом классе. А летом 87-го, закончив школу, твердо решила стать
журналисткой. И, сказав родителям, усиленно пихавшим меня в Иняз, что в
этом году поступать никуда не буду, потому что хочу определиться, кем мне
быть, начала внештатничать. Отдохнула месяц после экзаменов, еще месяц
болталась по городу, придумывая темы для статей, которые писала по вечерам,
- естественно, какой-то бред, который не стали печатать, но в котором
увидели проблески моего таланта.
А на следующий день после празднования семнадцатилетия, а именно
второго сентября - всегда обожала символы, - заявилась в редакцию, уже
напечатавшую штук пять крошечных моих заметок. И притащила с собой папку с
написанными в августе статьями - этакой демонстрацией моего ума и
способностей.
Статьи были жутко объемными, полными образов и философии, умных слов и
изречений знаменитых людей, и абсолютно не газетными ни по объему, ни по
стилю - сейчас смешно, а тогда я ими жутко гордилась. И ни секунды не
сомневалась, что за них тут же ухватятся, а меня начнут усиленно зазывать
на работу и сулить всяческие блага, опасаясь, что иначе мой талант
переманят другие.
Однако, как и следовало, в общем, ожидать, самодеятельность моя
пришлась не по вкусу, почти все темы были забракованы, а одобренные -
безжалостно исчерканы и отданы мне на переработку. Но тем не менее я легко
выслушала отказ и согласилась писать что скажут и как скажут - может,
потому, что мной все-таки заинтересовались, пусть и не особенно бурно.
Тогда был сентябрь 87-го - а сейчас апрель 98-го. Если задуматься,