"Пьер Милль. Святая грешница " - читать интересную книгу автора

уме.
Это было так: скоро миру настанет конец! Все были уверены в этом. Конец
тому миру, который был известен им, и, конечно, вместе с ним и конец всей
вселенной.
Человеческая раса вырождалась после золотого века. Гибель приближалась
уже в течение трех веков. Семьи уходили из жизни, не оставляя потомства.
Везде торжествовали варвары: рабов не хватало, потому что их доставляли лишь
победы греков и римлян. А разве можно продолжать без рабов цивилизацию,
построенную на рабстве и на труде рабов?
Хорошее время исчезло навсегда. Жизнь такая, какой стоило жить,
делалась все более невозможной. Настанет гибель мира! Он неминуемо должен
погибнуть. Как же не думать о том, что останется после этого страшного
разрушения: о будущей жизни, вечной, таинственной, полной ужасов, если
заблаговременно не позаботиться о гарантиях против этих ужасов? И в то же
время полной блаженства, если вовремя суметь обеспечить его? Гости
вздрогнули, объятые ужасом.
Тем не менее Феоктин сделал попытку защитить себя.
- Из твоих слов, Филомор, я вижу, что я прав. Разве империя не приняла
наших богов? Мы не делаем ничего, Миррина и я, чего не делалось бы уже до
нас. Империя сама поняла, что новые идеи породили новые верования. И очень
может быть, что старые не имеют уже для нее никакого значения; но, как бы то
ни было, а она приноравливается, и новые верования дают удовлетворение
людям.
- Ты думаешь? - спросил Сефисодор.
Он был совершенно пьян. В одно и то же время он отдавал себе ясный
отчет во всем, что происходило кругом, и вместе с тем он заговаривался.
- Ты так думаешь?.. Нет, ты ошибаешься, Феоктин люди уже не могут
принять твоих богов Азии и Египта! Народились новые понятия. Наши боги
Олимпа имеют к несчастью, прошлое, тогда как бог христиан его не имеет.
Легенда, которую о нем создадут и которая уже может быть, создана, может
соответствовать духу времени. Ему, кажется, приписывают отца - бога евреев,
но, по-видимому, жены у него не было, или даже вообще женщин. У него даже
нет лица, нет истории. Все будущее принадлежит ему.
Гости закричали наперерыв, смеясь:
- Так сделайся же христианином, Сефисодор! Отпей еще глоток и переходи
в христианство!
Он внимательно рассматривал на дне кубка маслянистые осадки вина -
старого критского вина, густого, точно ликер.
- Из всех вас я один никогда не сделаюсь христианином. Даже ты,
Филомор, больше любишь империю, чем богов; и, пожертвовав христианами ради
империи, ты будешь способен пожертвовать империей ради христиан в надежде
сохранить ее. А что касается меня... Я и больше и меньше поэта в одно и то
же время: я человек, любящий поэтов! Ты только философ... А я без содрогания
не могу подумать о той потере, которую понесет человечество, когда при
чтении Гомера оно будет видеть в тени Афины, сопровождающей Одиссея, ложь и
выдумку. Эти божественные стихи! Каким образом можно будет тогда вкушать всю
божественность их? Поэтому я клянусь, если нужно, быть последним
верноподданным олимпийцев!
- И последним преследователем христиан?
- Нет, зачем? Политика - не мое дело.