"Маргарет Миллар. Стены слушают " - читать интересную книгу автора

вокруг, перестилая постели или меняя полотенца. У нас тут столько же
одиночества, сколько в больничной палате.
Эми Келлог, стоя у окна, издала звук беспомощного протеста, нечто вроде
сочетания из "ш-ш" и "о, дорогая". Звук, несомненно, принадлежал Эми, в нем
отозвалась ее личность. Опытный человек уловил бы тут эхо слов, произнести
которые ей недоставало духу в течение всей жизни, будь они обращены к
родителям или к брату Джиллу, к мужу Руперту, к давней подруге Уильме. Как
постоянно внушал ей Джилл, она не делалась моложе. Ей пора было занять
прочную позицию, набраться решимости и стать деловитой. "Не позволяй людям
топтаться по тебе, - повторял он, притом что его собственные башмаки
топтались, скрипели, перемалывали. - Решай все сама". Но стоило ей принять
решение, его отшвыривали или улучшали, как нелепую и уродливую игрушку,
которую ребенок смастерил сам.
Прилаживая второе золотое веко, Уильма заявила:
- У меня впечатление, будто кто-то за мной следит.
- Они просто стараются обслужить получше.
- Полотенца, которые она принесла утром, воняли.
- Я не заметила.
- Ты куришь. У тебя не все ладно с обонянием. Мое - в порядке.
Полотенца воняли.
- Я хотела бы, чтобы ты... Тебе не кажется, что не стоит так говорить
при этой девушке?
- Она не понимает.
- Но в бюро путешествий заверяли, что все служащие отеля говорят
по-английски.
- Бюро путешествий находится в Сан-Франциско. Мы - здесь.
Уильма произнесла "здесь", как будто думала сказать: "преисподняя".
- Если она может говорить по-английски, почему она молчит? "Хотелось бы
тебе знать", - подумала Консуэла, небрежно обдавая раковину струей холодной
воды. Ей ли не говорить по-английски, ха! Это ей-то, жившей в Лос-Анджелесе,
пока иммиграционные власти не схватились с ее отцом и не выслали назад все
семейство в автобусе, битком набитом "мокрыми спинами", как дразнили
мексиканцев, переплывавших в Америку через реку Рио-Гранде. Ей, у кого
дружок чистой воды американец. Ей, кому завидует вся округа, потому что в
один прекрасный день она, выиграв на скачках и в лотерее, вернется в
Лос-Анджелес и будет гулять посреди кинозвезд. Не говорит по-английски!
"Накося, выкуси, Уильма, у кого грудей поменьше, чем у быка!"
- Она прехорошенькая, - сказала Эми. - Ты не находишь?
- Не заметила.
- Она ужасно хороша, - повторила Эми, разглядывая отражение Консуэлы в
зеркале ванной комнаты и пробуя уловить краску смущения, сверкнувший взгляд,
как доказательство того, что девушка их понимает.
Но Консуэла умела притворяться куда лучше, чем думала Эми. Она вышла из
ванной, вежливо улыбаясь, перестелила обе постели и старательно взбила
подушки. Для Консуэлы притворство было игрой. Игрой опасной: ведь американки
могли пожаловаться хозяину отеля, а тот знал, что она превосходно владеет
английским. Но она не могла отказать себе в этом удовольствии, как не могла
не стащить хорошенькие нейлоновые трусики, крикливо расцвеченный кушак или
пару кружевных штанишек.
Эми, немного знавшая правила игры, спросила: