"Генри Миллер. Время убийц" - читать интересную книгу автора

В этих письмах не найти ни литературных достоинств, ни обаяния. Зато
вся его натура проявилась в них вполне. Мы видим его огромную жажду новых
ощущений, его ненасытную любознательность, его безграничные желания,
храбрость и стойкость, самобичевание, аскетизм, его здравый смысл, страхи и
навязчивые идеи, его болезненность, его одиночество, ощущение отринутости и
его беспредельную скуку. А главное, мы видим, что, как и большинство
художников, он не способен извлекать уроки из собственного опыта. Жизнь
его - это повторяющийся цикл однообразных злоключений и мук. Мы видим, как
он становится жертвой иллюзии, будто свободу можно получить извне. Видим,
что он всю жизнь остается тем же юношей, отказывающимся принять страдания и
извлечь из них смысл. Чтобы оценить масштабы краха, которым завершается
вторая половина его жизни, нам достаточно сравнить его скитания со
скитаниями Кабесы де Вака [См. "Сила внутри нас" Ханиела Лонга; издательство
"Дьюэл, Слоун и Перс", Нью-Йорк. (прим. автора) Альвар Нуньес Кабеса де
Вака - испанский мореплаватель XVI в.].
Впрочем, оставим его посреди пустыни, которую он сам для себя и создал.
Моя же цель - указать некоторые сходства, аналогии, отражения и отзвуки.
Начнем с родителей. Подобно мадам Рембо, моя мать принадлежала к
нордическому типу женщин - холодная, суровая, гордая, непрощающая, строгих
нравов. Отец мой был южанин, его родители - выходцы из Баварии; отец Рембо
был бургундцем. Между моим отцом и матерью шли бесконечные споры и раздоры,
что, как водится, отражалось на отпрыске. Это и формирует мятежную натуру,
которую столь трудно обуздать. Подобно Рембо, я тоже в весьма нежном
возрасте начал кричать: "Смерть Богу! " Это означало смерть всему, что
утверждали или одобряли родители. Такое отношение простиралось даже на их
друзей, которых я, еще подросток, открыто оскорблял в их присутствии. Вражда
не прекращалась до той самой поры, когда мой отец оказался почти на пороге
смерти, и тут до меня наконец дошло, как сильно я на него похож. Подобно
Рембо, я ненавидел город, где родился. И буду ненавидеть до последнего дня.
Вырваться из дома, из города, к которому я питаю отвращение, из страны и
общества, с которыми меня ничего не связывает, - вот мой первый, еще детский
порыв.
Подобно Рембо, я тоже был развит не по годам и читал стихи на
иностранном языке, когда меня еще сажали на специальный высокий стульчик. Я
научился ходить раньше сверстников, начал говорить раньше сверстников, а
читать газеты - до того, как пошел в детский сад. Я всегда был самым младшим
в классе и не только лучшим учеником, но и любимцем как учителей, так и
товарищей. При этом, опять же подобно ему, я презирал призы и награды,
которые мне выдавались, и меня несколько раз исключали из школы за плохое
поведение. Главную свою задачу в школе я, судя по всему, видел в том, чтобы
высмеивать учителей и учебную программу. Занятия казались мне слишком
легкими и слишком глупыми. Такое было чувство, будто меня не обучают, а
дрессируют, как мартышку.
С раннего детства я был ненасытным читателем книг. На Рождество я
просил только книги, по двадцать-тридцать сразу. Почти до
двадцатипятилетнего возраста я едва ли когда выходил из дому без одной-двух
книг под мышкой. Читал стоя, пока ехал на работу, часто заучивал большие
отрывки из поэм любимых авторов. Помнится, одним из таких произведений был
"Фауст" Гёте. Эта непрерывная поглощенность книгами воодушевила меня на
новый бунт, разбудила дремавшую во мне страсть к путешествиям и приключениям