"Генри Миллер. Мадемуазель Клод (рассказ)" - читать интересную книгу автора

сунула мне в рот и поднесла к ней подаренную кем-то бронзовую зажигалку.
Потом наклонилась поцеловать меня на прощанье.
Я взял ее за руку:
- Клод, vous etes presque un ange [Ты почти ангел (фр.).].
- Ah non! - поспешно ответила она, и в ее глазах промелькнула боль. А
может, страх.
Это presque, уверен, всегда и губило Клод. Я сразу ощутил это. Потом я
написал ей письмо, лучшее из когда-либо написанных мною, несмотря на
отвратительный французский. Мы прочли его вместе в том кафе, где обычно
встречались. Я уже сказал, что мой французский был чудовищным, за
исключением тех строк, которые я позаимствовал у Поля Валери. Когда она
дошла до них, то на мгновение задумалась. "Как красиво!" - воскликнула
она. - "Правда, очень здорово!" С этими словами она лукаво посмотрела на
меня и стала читать дальше. Дураку понятно, что вовсе не Валери так
растрогал ее. Он тут не при чем. Она расчувствовалась из-за той сладкой
чуши, которая была там написана. Я ведь разливался соловьем, неимоверно
разукрасив свое послание всеми утонченностями и изысками, какие только были
доступны моему перу. Правда, когда мы дочитали до конца, я ощутил некоторую
неловкость. Пошло и недостойно пытаться воздействовать на ближнего, прибегая
к таким дешевым приемам. Не то, чтобы, я был неискренен, но когда первый
порыв прошел, я понял, - не знаю, как сказать лучше, - что мой опус больше
походил на литературное упражнение, нежели на объяснение в любви. Сильнее
прежнего переживал я собственное ничтожество, когда, сидя со мной рядом на
постели, Клод вновь и вновь перечитывала письмо, на этот раз беззастенчиво
пеняя мне за грамматические ошибки. Я не скрывал своего раздражения, и она
немного обиделась. Но все равно она была счастлива. Она сказала, что
навсегда сохранит письмо.
На рассвете она снова покинула меня. Опять эта тетка. Я уже почти
смирился с ее существованием. В конце концов, если тетя окажется кем-нибудь
еще, вскоре я узнаю об этом. Клод была никудышной притворщицей и не умела
лгать - и потом весь этот сладкий бред... слишком уж глубоко он запал ей в
душу...
Я лежал без сна, думая о ней. Какой кайф я ловил от этой женщины!
Maquereau! Он тоже занимал мои мысли, но скорее по инерции. Клод! Я думал
только о ней и о том, как сделать ее счастливой. Испания... Капри...
Стамбул... Я представлял, как она томно и лениво нежится на солнце, бросает
хлебные крошки голубям, смотрит, как они плескаются в лужах, или просто
лежит в гамаке с книжкой в руках, с книжкой, которую я посоветовал ей
прочитать. Бедняжка, она наверняка не была нигде дальше Версаля. Я
представлял себе выражение ее лица, когда мы будем садиться в поезд, и
потом, когда окажемся возле какого-нибудь фонтана... в Мадриде или Севилье.
Я почти физически ощущал тепло от соприкосновения наших тел, когда мы идем
куда-нибудь, она совсем близко, она с каждым шагом теснее и теснее
прижимается ко мне, она всегда рядом, потому что не знает, что делать одной,
и пусть затея была бредовой, пусть она была заранее обречена, она мне
понравилась. Это во сто крат лучше, чем связаться с молоденькой чертовкой,
какой-нибудь легкомысленной сучкой, которая мечтает от тебя отделаться, даже
лежа с тобой в постели. Нет, в Клод был уверен. Возможно когда-нибудь все
это надоест и наскучит - но ведь это потом... потом. Хорошо все-таки, что
мне посчастливилось снять именно шлюху. Верную, преданную шлюху! Бог ты мой,