"Алан Александер Милн. Столик у оркестра" - читать интересную книгу автора

которые предъявляла к сумочке Марция. Продавщица без труда уверила меня в
этом. И на прощание сказала, что мадам будет в восторге.
Между прочим, оказалась права.
На уик=энд я поехал к Уэйлендам. Мне тридцать шесть, работаю я в
рекламном бизнесе, художник. Рисую объявления. Вы, безусловно, их видели. С
атлетически сложенными мужчинами или роскошными, в меру и без оной
обнаженными женщинами на берегу моря. Они могут привлечь ваше внимание к
чему угодно, от любимого слабительного до любимых сигарет и прохладительных
напитков, от национальных сберегательных касс ("Отпуск ждешь с особым
нетерпением, если заранее откладываешь на него деньги") до фотоаппаратов
("Отпуск, на который можно взглянуть после его завершения") Тем не менее,
зарабатываю я неплохо. Упоминаю об этом лишь по одной причине: перед
тридцатишестилетним холостяком, к тому же не стесненным в средствах,
открываются двери домов, хозяева которых стоят на более высоких ступенях
социальной лестницы. Поэтому в тот уик=энд я встретил Мэддокса.
Мэддоксу, по моим прикидкам, за пятьдесят, и он большая шишка в Сити. С
Марцией он знаком дольше меня, и при каждой нашей встрече обязательно
заводит о ней разговор. Словно я с нетерпением жду, когда же он заговорит со
мной, а Марция - единственная тема, которая может интересовать нас обоих.
Впрочем, так оно и есть. Затем, расположив к непринужденной беседе, он
стремительно покидает меня ради более богатого или родовитого гостя. У него
природный дар располагать людей к непринужденной беседе. Разговорившись с
Шекспиром, в ту пору, когда тот находился в расцвете творческих сил, он
спросил бы, о чем тот сейчас пишет, чтобы показать, что идет в ногу с
литературной модой, и отошел бы, не дожидаясь ответа.
Он совершенно не ревнует меня к Марции. Как холостяк, я прохожу по
другой категории, то есть не являюсь его соперником. Сам он женат, и лишь
жена мешает Мэддоксу (по словам Марции) заключить законный брак с Марцией.
То ли она католичка и не дает ему развода, то ли находится в санатории для
неизлечимо больных и он не имеет морального права развестись с ней. Я уже
забыл, где правда, но знаю, что ему очень нелегко. Как, впрочем, и его жене,
если она действительно пребывает в санатории для неизлечимо больных.
На этот раз мы пробыли вместе дольше, чем обычно, потому что ехали в
одном пригородном поезде. Я случайно вошел в его купе и не спел выскочить
незамеченным. Вот он и одарил меня удивленным взглядом, словно никак не мог
взять в толк, как мне удалось попасть в столь хорошую компанию.
- Привет, привет, мой юный друг. Это ты?
Я отпираться не стал.
Он кивнул, словно подтверждая мои слова, помолчал, давая себе время
окончательно уяснить, кто я такой. Затем спросил, довелось ли мне в
последнее время встретить нашу милую крошку.
- Марцию? - холодно осведомился я.
- Кого же еще?
Я ответил, что сравнительно недавно виделся с ней.
- Ты слышал, что натворила наша глупышка? Нет, ты, конечно, ничего не
знаешь.
- А что такое?
- Она оставила в поезде сумочку, вместе с двадцатью фунтами.
- О Господи!
- И, разумеется, со всем содержимым. Но особенно опечалила бедняжку