"Александр Мильштейн. Серпантин " - читать интересную книгу автора

Степаныч, она разговорилась с соседями по сиденью...
Но это он расслышал... "У нас в семье сейчас такое горе, знаете..." -
сказала она после небольшой паузы... "Что ж случилось, детонька?" "Брат
женился на еврейке". "Ну ничего, бывает, что ж..."
"А вы знаете, что еврейки - это совсем не плохо? - вмешался еще один
голос. - Еврейки - это не страшно, поверьте моему опыту... Чистоплотные
даже, да-да, я вам точно говорю... Вот евреи - это да, это действительно,
эт-то, я вам скажу..."
Линецкий очень четко помнил это чувство: как будто проснулся...
Он встретился глазами со Степанычем. Тот кивнул снизу вверх. Они молча
встали и вышли в тамбур.
Сначала в тамбур, потом в другой вагон, потом в следующий...
И так все дальше, дальше - в другой конец поезда... Чтобы не
встретиться на перроне...
В Сочи они пошли со Степанычем в дегустационный зал и там вконец
опьянели, хоть и помалу пили... Но столько было всякого всего...
Купили с собой две бутылки: муската прасковейского и муската чайной
розы... И распили их на берегу...
Линецкий, опираясь локтем на гальку, читал Степанычу стихи. Степаныч
кричал, что стихи гениальные...
А на следующий день - досыпали они в парке на скамейках - по дороге
назад, в электричке Линецкий дал Степанычу блокнот, и те же самые стихи
совершенно не понравились его другу... В свое опрадание Степаныч сказал
тогда: "Ты хорошо читаешь... Тебя надо слушать... Ну и вино, конечно... Я
вчера на самом деле приторчал, даже не могу поверить, что ты это же и читал
вчера... Это вчера было... конгениально... Но на бумаге, ты меня прости..."
Больше Линецкий стихов не писал... Во всяком случае, насколько мог
вспомнить... И прозу не писал... Писал только квартальные отчеты на
работе... Иногда письма... Хотя письма тоже не любил...
Ему вполне хватало мыслей... Ну, может быть, несколько песен он
написал, и однажды исполнил, при очень странных обстоятельствах: в памяти
осталось ночь на каком-то берегу, множество восточных людей с женщинами,
детьми, армян, или азербайджанцев, лежавших и сидевших вокруг него на
цветных подстилках... Он пел им свои песни, они восхищались, аплодировали, с
моря налетал ветер... Ему все время подливали коньяк...
Это было одно из тех воспомнинаний, о котором нельзя было со
стопроцентной уверенностью сказать, что это был не сон...
Во всяком случае, больше ни наяву, ни во сне Линецкий своих песен не
пел, стихов не декламировал... Да и не писал он с тех пор никаких таких
стихов...
Со стихами было тогда же покончено, как и с белорусской невестой...
Мнение Степаныча всегда было важно для Линецкого, а когда он еще
проявил этакую солидарность, выйдя в тамбур, молча оставив девушку, хотя сам
не имел никакого отношения к еврейству...
Все-таки надо было провести с ней три дня в гостинице, - думал
теперешний Линецкий...
Впоследствии он ведь не обращал внимания на такие мелочи...
Как-то привел в свой номер девушку - с высоты его теперешнего холма
почти что неотличимую от милиционерши, и, когда она уже сидела у него на
коленях... На нее почему-то напала говорливость... И она расшептала ему на