"И.Минин. Сто верст до города (Главы из повести)" - читать интересную книгу автора

было тоже в горах. Смекаешь? Лесозаготовителям везли его. Ну и вот,
значит, так. Есть до смерти хочется, а какую такую баранину? Тогда я и
говорю: "Олеш, давай-ка сварим горошницу". - "Так ведь горох-то того...
убавится", - отвечает мне Олеш. Человек он, сам знаешь, маленько тронутый,
голова у него вовсе без всякой выдумки. Ну, да ладно. Я, Степанко, возьми
да и открой ему один секрет.
- Высыпал горох и в мешок добавил песку?
- Эка ты! Тоже - песку! Воды налил! Бухнул сколь надо, и дело с
концом. Горох любит воду, набухает. Сколь ни лей, все сожрет. И никакого
изъяну. Вот сейчас...
Едал Степанко когда-то горошницу, едал. И говорить нечего - вкусна
штуковина. Известно ему и то, что горох уважает влагу, набухает. И если
взять из мешка с котелок, то вряд ли кто заметит. Наверняка никто не
заметит. Догадливый Митюбаран сообразил.
Слюнки потекли у Степана, перед глазами круги пошли. И видения разные
начались. Всплыла из воздуха плутовая рожица брата: "Везет тебе, Степанко,
беда как везет! Почему меня с собой не взял? Вот бы налопались
горошницы!" - "Но ведь горох казенный..." - замялся Степанко. "Чепуха!
Чепуха! Нынче все мы казенные!"
Это верно, все мы казенные нынче. И горох, и лошадь. И даже сам себе
не свой... Так как же?
- Сегодня для хорошего почину сварим горох с моего воза. На всякое
дело рука у меня легкая. А завтра... коли захочется... сварим с твоего
воза. Горошница получится дай боже, - говорил Митюбаран.
- В прошлом году, говоришь, все гладко было?
- Шито-крыто.
- Так-то неплохо бы, - задумчиво сказал Степанко.
Опять Сашкина рожа выплыла, улыбнулась ободряюще: "Везет тебе,
Степанко! И не трусь. Помнишь, как в прошлом году на бабкином огороде
паслись? Брюкву слямзили, огурцов перепробовали. Думаешь, догадалась бабка
Анисья? Черта с два! Ничего она не заметила. Сойдет и сейчас. Подумаешь, с
полкотелка гороху взяли. Капля в море. Даже меньше капли".
Но вот в тумане какая-то новая фигура неожиданно замаячила. Все
ближе, ближе к Степанку подходит. Мужичок вроде. Кто такой? Худой он,
бледный, впалые щеки обросли щетиной. Господи, да это же Кадуля Терень!
"Сгинь, сгинь, нечистый дух! Тьфу!" - прошептал Степанко.
Вот лешачье наваждение! Откуда взялся? Кадулю Тереня, квелого
мужичка, придавленного всякими болезнями, нынче судили в Лобане. Украл
семенной пшеницы на севе, и увели его милиционеры куда-то, говорят, дали
немалый срок. И вот, пожалуйста, из тумана маячит. Можно подумать, убежал
из тюрьмы.
На лбу испарина выступила, ноги подкосились. Чтобы избавиться от
наваждения, Степанко быстро провел ладонью по лицу, глаза продрал. Нет
никого в тумане - ни брата, ни Тереня. Один Митюбаран возится у телеги,
какую-то песенку мурлычет.
- Сейчас мы соорудим. Хо!
- Не надо, Митя! Не надо горошницы.
- Ты сыт?
- Сыт я, Митя. Не хочу есть.