"Рауль Мир-Хайдаров. Двойник китайского императора [D]" - читать интересную книгу автора

не ординарно излагающий мысли, восточный Кафка, так сказать. Почти час он
говорил наедине с Махмудовым, ходил словесными кругами (из креснла он почти
никогда не вставал, знал, в чем сила его), поднимая и снижая тональность
разговора, нагнетая страх и оставляя порою заметную щель - лазейку для
жертвы. Что удивительно - он несколько раз брал в руки личное дело Пулата
Муминовича, даже демонстративно листал его, делая там какие-то пометки
толстым синим карандашом, на сталинский манер, но ни разу не сказал
конкретно, в чем обвиняется секретарь райкома. Не сказал ни слова о его
отце, расстрелянном как враг народа, ни о том, что он фактически живет по
чужим документам и скрыл от партии свое социальное происхождение, хотя знал,
кто он, чей сын. Ни словом не вспомнил о золоте, о садовнике Хамракуле-ака,
о его бывшем тесте Иноятове, поддерживавшем его в начале парнтийной карьеры.
Но трудно было сумбурную, эмоциональную речь назвать бессмысленной,
хотя, как упоминалось, он не ставил прямо в укор ни один поступок, ни один
факт, и даже намеки, от которых холодела душа и становилось не по себе,
казались абстрактными. Он делал вид, что держит под рентгеном всю прошлую
жизнь Пулата Муминовича, и пытался внушить мысль о своем всесилии, о том,
что в его возможнностях проанализировать до мелочей каждый пронжитый день
Махмудова, - словом, бесовщина какая-то - тяжело устоять под таким
напором...

Впрочем, изнемогал, сохранял из последних сил волю не только Пулат
Муминович - устал кружить, набрасывать сети с разными ячейками на
собеседнника и сам властолюбивый хозяин кабинета, устал и держать ногу на
звонке под столом, потому что много раз ему казалось: вот сейчас Махмудов
должен сорваться с места и упасть на зловеще знаменитый красный ковер или
хотя бы начать молить о пощаде.
Но всякий раз, когда Наполеон, казалось, празндновал победу, ибо никто
прежде не выдерживал его умело выстроенных психологических атак,
ненвозмутимый Махмудов хранил молчание, ждал, хонтел узнать, в чем же его
обвиняют.
"Крепкий орешек", - подумал секретарь обкома и решил на всякий случай
напугать основательно. Данвая понять, что аудиенция окончена, на прощание
сказал:
- Надеюсь, вы поняли вину перед партией, и я со всей свойственной мне
принципиальностью считаю, что вам в ней не место. Однако такой вопрос я один
не решаю, но уверен: бюро обкома не только поддержит мое предложение, но и
пойдет дальше - возбудит против вас уголовное дело. Чтобы впредь другим
было неповадно пачкать чистоту рядов партии, в ней нет места протекционизму,
в ней все равны - ни родство, ни влиятельные связи, ни старые заслуги не
спасут.
Когда Пулат Муминович, не попрощавшись, молнча уходил из кабинета, у
самой двери его еще раз достал голос Тилляходжаева:
- И будьте добры, не покидайте Заркент в блинжайшие два дня - я не
собираюсь откладывать ваш вопрос в долгий ящик.

Он откидывает голову на высокую спинку кресла, закрывает глаза и мягко
массирует надбровные дунги - такую гимнастику лица посоветовал ему один
ученый человек. Нарождающаяся головная боль бынстро проходит. То ли
действительно массаж подейнствовал, то ли оттого, что вспомнил Шарофат.