"Рауль Мир-Хайдаров. Путь в три версты" - читать интересную книгу авторато как снег на голову.
"Когда мы еще встретимся, она на одном конце географии, я на другом", - сказала Машенька мужу и решила остаться с Зариком дома. Уже в поезде Дамир Ахатович подумал, что не столь уж и дальняя дорога до Степного. Час автобусом-экспрессом до Ташкента, дальше московским скорым ровно сутки, еще час-другой на районной попутке - и к вечеру дома. И всего ничего, а вот не находилось у него считанных дней на поездку в родные края годами. Прибыл Дамир Ахатович в Степное, как и предполагал, к вечеру. Каспаровы были старожилы, здесь, на стыке Азии и Европы, жили с незапамятных времен и сейчас в разросшемся поселке оказались, считай, в самом центре, неподалеку от автостанции. Отчим, даром что безногий, а плотником в Степном был известным, и дом Каспаровых, хоть и потерял хозяина, оставался украшением Украинской улицы. В последние годы жизни он не плотничал (подносилась, как он шутил, и целая нога), а принимал на дому для заготконторы шкуры, и Дамир Ахатович еще издали с радостью увидел два крупных закрученных бараньих рога, прибитых на коньке шиферной крыши. Дом по старинке стоял в глубине просторного двора, и Каспаров, толкнув незапертую калитку, сразу удивился, как выросли кусты сирени, посаженные отчимом в последний год жизни. Но мысль об отцветшей сирени тут же пропала. В затишке летней веранды, на воздухе, две старушки в одинаковом одеянии пили чай. На конфорке старого медного самовара высился знакомый китайский чайник. Каспарову почудилось даже, что он слышит, как потихоньку поет медь. Дамир Ахатович осторожно поставил вещи и от волнения присел на чемодан, стараясь не тревожить старушек. - Дамир, сынок!.. Теряя на ходу востроносые азиатские калоши и подбирая полы длинного платья, Марзия-апай кинулась к сыну. - Дамир, сынок... приехал... Потом, пока Дамир умывался и переодевался с дороги, мать с приехавшей погостить приятельницей заново поставили самовар, быстро напекли горячих оладьев, пожарили татарскую яичницу - таба, сбиваемую на свежем молоке или сливках. Полили из кумгана двор, чтобы посвежело, и включили на веранде и во дворе свет. Потом до звезд сидели за столом. Дамир Ахатович объяснял, почему не смогла приехать Машенька с Зариком, рассказывал, как вырос сын, а они сокрушались, что не увидят его жену и сына. Всю долгую ночь в поезде Дамир Ахатович простоял в тамбуре - не спалось... Чем дальше уходил поезд, тем сильнее чувствовал он какую-то неясную вину перед домом, матерью, отчимом, друзьями, соседями, Степным.. Он не мог объяснить, в чем его вина, но, видимо, она была, если это его тревожило. И почему-то Каспаров представил себя солдатом, возвращающимся из плена. При каких бы героических обстоятельствах ты не пленен, все равно придется объяснять всем и каждому, почему случилось такое... В грохоте безлюдного тамбура он невольно выискивал какие-то слова оправдания, хотя точно не знал, в чем должен оправдываться... Как-то примет его мать - ведь столько лет не был? А вот приехал - и ни слова упрека, никакого недовольства... Она была рада ему, рада тому, что он жив, здоров, рада, что он рядом, - это Каспаров чувствовал остро, до боли, до слез. |
|
|