"Рауль Мир-Хайдаров. Путь в три версты" - читать интересную книгу автора

Илеком, на последней версте, неожиданно ныряла вниз с высокого холма в луга.
Для степного края, где летом даже полынь выгорала, Этот огромный
ярко-зеленый луг был щедрым подарком реки. Широко разливался Илек по весне,
а когда Уходил в берега, вся пойма покрывалась густой зеленой травой. Как ни
спешила ребятня на речку или с Илека домой, не могла удержаться, чтобы не
затеять возню на зеленых лужайках.
Высоко на холмах, по обе стороны от дороги, словно крепости, стояли
длинные немазаные саманные сараи, и летом неподалеку от них всегда белели
юрты. Ранним утром, заполняя низину блеянием, спускались с фермы на луга
сотни разношерстных овец. Сюда же, поближе к речке и сочным травам,
напоенным влагой, выгоняли и общественное стадо из Степного.
В этих неожиданных снах здесь, на лугах, Каспаров увидел много забытых
лиц, о которых он и думать не думал и никогда бы в своей жизни, наверное, и
не вспомнил. Однажды приснились ему русские мужики, аккуратно нарезающие
дерн. Он ясно видел их лица, слышал разговор, шутки, смех и вспомнил, что
жили они на другом краю села, у церкви. Вспомнил, что у одного из них в
огороде росли огромные, со сковороду, подсолнухи.
Вспомнил, как однажды компанией, проголодавшись на речке, зашли на
ближайшую ферму попросить хлеба. А просить и не пришлось. Маленькая старушка
в красном бархатном жилетике, несмотря на жаркий день, увидев неожиданно
появившихся у юрты ребят, сказала бритоголовому Сапару по-казахски:
- Рады гостям, приглашай-ка друзей в дом, - и откинула полог белой
юрты.
В прохладе и сумраке летнего жилья, расположившись на кошмах, ребята
смеялись, корчили друг другу рожи, переполненные радостной детской
беспечностью и беззаботностью.
Потом Каспаров, забыв о голоде, не мог оторвать глаз от тонких, с
истончившейся кожей рук, в тугих обхватах серебряных браслетов, разливавших
в деревянные тустаганы прохладный айран, щедро заправленный сметаной, и
ломавших только что испеченные горячие лепешки, слышал ласковое приглашение
старушки: "Ешьте, ешьте, орлята..."
И еще он помнит, что не мог отвести взгляд от гербов на крупных
монетах, пришитых к груди ее красного жилетика.
А когда они, уходя, благодарили за угощение, в тени саманной фермы
Каспаров увидел старика с редкой тощей бороденкой. Старик чинил сбрую, а с
ним рядом сидел мальчик и помогал деду сучить суровую нитку. Каспаров
вспомнил всех троих до мельчайших подробностей, до морщин, и даже во сне
ужаснулся тому, что давным-давно нет на свете доброй бабушки и
невозмутимого, согнутого годами старика, чинившего сбрую, и что живет где-то
своей жизнью его ровесник, кареглазый, белозубый мальчик, которому,
наверное, тогда так хотелось в компанию сверстников.
Конечно, каждый раз снилась ему и река. Здесь, на реке, под кручей, на
долгих мелких перекатах с отчетливо просматриваемым дном, или у затонов,
заросших у берега сочной осокой, с корягами, притаившимися в глубине, перед
Каспаровым возникали лица друзей и одноклассников: Ильгиза Кадырова, Генки
Фиша, Бисамбая Бекимбетова, а то вдруг объявлялся кто-то, стоящий к нему
спиной, вылавливающий из Илека одного подуса за другим. Между делом рыбак
успевал переброситься с ним парой фраз, но вот жалость-то, никак лица не
разглядеть и никогда уже не узнать, кто же это в тот день был такой
счастливчик.