"Рауль Мир-Хайдаров. Путь в три версты" - читать интересную книгу автора

На реке его взгляд тянулся к тому берегу. Нет, не из-за песчаных
отмелей, где можно было, не рискуя загубить драгоценную леску и крючок,
легко удить рыбу. И не потому, что там, на белых дюнах, загорали нагишом,
нет. За рекой сразу за дюнами круто в гору поднимался лес.
Потом, уже взрослым, Каспаров видел удивительные леса Белоруссии и
Закарпатья, любовался соснами Прибалтики, и все же лес за рекой был
особенным, неповторимым...
Здесь в лесных озерах каждое лето он ловил карасей, и это было
серьезным подспорьем к столу. В зарослях тальника, обжигаясь о крапиву,
собирал ежевику и вместе с друзьями носил ее к ташкентскому скорому.
Чего-чего, а вот вкуса ежевики не помнит, жаль... Наверное, чаще, чем
Каспаров, вспоминают крупную, иссиня-черную ежевику в жестяных самодельных
ведерках те постаревшие пассажиры, которые покупали тогда ягоды не торгуясь.
В снах о заречном лесе, удил ли он на озерах, копал ли червей на
болоте, собирал ли хмель в оврагах, всегда являлся седой дед Белей. Как и в
далеком детстве, он приходил в самый неожиданный момент. Появлялся бесшумно,
ветка не хрустнет, трава не зашуршит... Старик сначала долго стоял,
незаметно наблюдая за мальчиком, потом, покашливая, неторопливо выходил из
укрытия, словно проходил мимо, и, стараясь быть строгим, хмуря заросли
бровей, говорил:
- А, Дамирка! Смотри у меня, не балуй в лесу!
И так же бесшумно исчезал в кустах, откуда вдруг доносилось:
- Дамир, хмель нынче у Чертова озера больно хорош...
Или:
- А на Круглом озере Петька-Тарзан вчера ведро карасей натягал.
Лесничий, живший в соседнем квартале и в праздники щеголявший в зеленой
фуражке с золотыми дубовыми листьями, отражавшимися в лаковом козырьке,
круглый год проводил в лесу, но каким-то чудом знал всех ребят Степного по
именам. Это удивляло всех, но не Дамира, ему казалось, что дед Белей знает
так же и каждое дерево, и каждый кустик в лесу...
В этих снах о заснеженных улицах и ежевичных полянах Дамир вспоминал
давно забытые запахи поздней отцветающей сирени и запахи разворошенного
стога в морозное утро, запах васильков за огородами и запах спелого
шиповника в стылом лесу... О них, об этих запахах, он тоже забыл и редко
вспоминал наяву, словно не было в его жизни снежных зим и теплых летних
дождей, а всегда преследовал только запах серы и аммиака с
меднообогатительного и других комбинатов, пропитавших город насквозь, и снег
никогда не белел более получаса, как сейчас, потому что в трех километрах от
города работал крупный цементный завод, которому некогда, увы, неправильно
рассчитали розу ветров. Изредка Каспаров видел и еще один сон, не
обозначенный каким-то временем года и не такой праздный, как сны о зиме или
летней реке.
Ему снился ветреный, но не дождливый осенний день, а он в распахнутом
ватнике и лихо заломленной кепчонке стоит среди выкопанной с огорода
картошки. С делянок, за пересохшим, с обвалившимися краями арыком тянется
низом тонкий сладковатый дымок. На огородах жгут ботву. Через делянку,
рядом, мальчишки ладят свой костер. Как не отведать тут же, в поле, печенной
в золе картошки! Мешки, какие только нашлись в доме и у соседей, в частых
заплатах и все до одного перевязанные старыми чулками, стоят в ряд - мал
мала меньше. Дамир почему-то стыдится и этих залатанных мешков, и чулок,