"Рауль Мир-Хайдаров. Жар-птица" - читать интересную книгу автора

давно, у себя в Мартуке, когда им вообще-то пить еще не следовало.
Но его мучила и другая мысль. Почему его уведомили о смерти Чипигина,
кто отбил телеграмму? Ну, второе, пожалуй, было ясно: адрес недавно
полученной квартиры мог быть только у матери. Но зачем извещать о смерти
Чипигина? Ведь столько лет уже ничто их не связывает, далеко разошлись их
дороги, да и не виделись они уже лет десять.
Можно было, наверное, написать об этом скорбном факте в письме. Ну
вспомнил бы Нуриев друга детства, школьного товарища, погрустил бы - не без
этого... А телеграмма, она же к чему-то обязывала, требовала каких-то
действий.
Сонливость, одолевавшая его еще несколько минут назад, пропала,
несмотря на выпитое днем и опорожненный сейчас стакан, голова стала
удивительно ясной. Он прикрыл дверь спальни, зашел в комнату к сыновьям.
Мальчики спали беспокойно, как и мать, разбросав во сне руки, сбив одеяла.
Пока Нуриев поправлял подушки и прикрывал худые загорелые ноги сыновей
легким одеялом, его неожиданно осенило: "Конечно, телеграфировала мать. Для
матери мои друзья остаются друзьями в любом случае, даже если между нами
годы размолвок, если и разошлись наши пути-дороги, даже если мы и стали
совершенно чужими. В памяти матерей мы остаемся неразлучными друзьями, как в
давние-давние отроческие годы... оттого и телеграмма".
Но эта догадка ничуть не успокоила Нуриева. Наоборот. Почему она
просила приехать на похороны (а иначе телеграмму он расценивать не мог)?
Вообще-то Нуриев понимал, почему мать послала ему "срочную", и оттого сник
еще больше. Конечно, он много лет не был дома, мать не видел, да и с
друзьями давно не встречался. А ведь их троица, "три мушкетера", была в
Мартуке на виду - какое им прочили будущее! Как они дружили - дай бог
всякому познать в отрочестве силу и притягательность такой дружбы! Но ведь
прошло, пронеслось золотое времечко, улеглась боль, смирилась душа с
потерями, даже не верится теперь, что когда-то проклял он с юношеской
неистовостью закадычного дружка - Ленечку. Так зачем это знать матери, у
которой, наверное, забот невпроворот? Проверяет, не закаменел ли сердцем в
далеком столичном городе сын, а проверка-то - страшнее не придумать: Толик
Чипигин. Эх, мать! Навидалась, поди, похорон в Мартуке, где не дождались
старики деток дорогих в скорбный день, вот и вызвала на чужую панихиду.
Последняя догадка была страшной, и Нуриев к утру твердо сказал себе: "Еду".
Сказать, душой решиться - еще не все. Повязан взрослый человек по рукам
и ногам: работа, жена, дети, семейный бюджет... А если сидишь на зарплате в
сто пятьдесят, кормишь двух ребятишек, тут самые святые порывы души
осуществить нелегко. И совершая в общем-то благородное дело, он выглядел
далеко не благородным в глазах администрации, когда выклянчивал недельный
отпуск без содержания по телеграмме, не заверенной врачом. Вдобавок
неожиданная поездка пробивала брешь в семейном бюджете, и в глазах жены он
выглядел уж совсем бесчеловечным, ибо мечта о долгожданном отпуске в местном
пансионате становилась для них почти иллюзорной. В общем, выслушав немало
упреков и на работе, и дома, Нуриев в тот же день к обеду улетел в родные
края.
До Мартука, крупного районного центра, из города пришлось добираться
еще два часа автобусом. Прямо с автостанции с дорожной сумкой в руках Нуриев
пошел к Чипигиным. Райцентр в последние десять лет сильно разросся.
Чипигины, как и Нуриевы, были старожилами Мартука, и поэтому дома их сейчас