"Юкио Мисима. Патриотизм" - читать интересную книгу автора

возложил на нее супруг. Муж был совсем рядом, на соседнем татами, она
отчетливо видела его искаженное лицо с закушенной губой, в нем читалось
невыносимое страдание, но Рэйко не знала, как помочь любимому.
На лбу поручика блестели капли пота. Он зажмурил глаза, потом открыл их
вновь. Взгляд его утратил всегдашнюю ясность и казался бессмысленным и
пустым, словно у какого-то зверька.
Мучения мужа сияли ярче летнего солнца, они не имели ничего общего с
горем, раздиравшим душу Рэйко. Боль все росла, набирала силу. Поручик стал
существом иного мира, вся суть его бытия сконцентрировалась в страдании, и
Рэйко почудилось, что ее муж - пленник, заключенный в клетку боли, и рукой
до него уже не достать. Ведь она сама боли не испытывала. Ее горе - это не
физическая мука. У Рэйко возникло чувство, будто кто-то воздвиг между ней
и мужем безжалостную стеклянную стену.
Со дня свадьбы весь смысл жизни Рэйко заключался в муже, каждый его
вздох был ее вздохом, а сейчас он существовал отдельно от нее, в плену
своего страдания, и она, охваченная скорбью, утратила почву под ногами.
Поручик попытался сделать разрез поперек живота, но сабля застряла во
внутренностях, которые с мягким упругим упорством не пускали клинок
дальше. Он понял, что нужно вцепиться в сталь обеими руками и всадить ее в
себя еще глубже. Так он и сделал. Клинок шел тяжелее, чем он ожидал,
приходилось вкладывать в кисть правой руки все силы. Лезвие продвинулось
сантиметров на десять.
Боль хлынула потоком, разливаясь шире и шире; казалось, живот гудит,
как огромный колокол, нет, как тысяча колоколов, разрывающих все существо
поручика при каждом ударе пульса, при каждом выдохе. Удерживать стоны было
уже невозможно. Но вдруг поручик увидел, что клинок дошел до середины
живота, и с удовлетворением ощутил новый приток мужества.
Кровь лилась все обильнее, хлестала из раны толчками. Пол вокруг стал
красным, по брюкам защитного цвета стекали целые ручьи. Одна капля
маленькой птичкой долетела до соседнего татами и заалела на подоле
белоснежного кимоно Рэйко.
Когда поручик довел лезвие до правой стороны живота, клинок был уже
совсем не глубоко, и скользкое от крови и жира острие почти вышло из раны.
К горлу вдруг подступила тошнота, и поручик хрипло зарычал. От спазмов
боль стала еще нестерпимей, края разреза разошлись, и оттуда полезли
внутренности, будто живот тоже рвало. Кишкам не было дела до мук своего
хозяина, здоровые, блестящие, они жизнерадостно выскользнули на волю.
Голова поручика упала, плечи тяжело вздымались, глаза сузились,
превратившись в щелки, изо рта повисла нитка слюны. Золотом вспыхнули
эполеты мундира.
Все вокруг было в крови, поручик сидел в красной луже; тело его
обмякло, он опирался о пол рукой. По комнате распространилось зловоние -
поручика продолжало рвать, его плечи беспрерывно сотрясались. Клинок,
словно вытолкнутый из живота внутренностями, неподвижно застыл в
безжизненной руке.
Вдруг офицер выпрямился. С чем сравнить это невероятное напряжение
воли? От резкого движения откинутая назад голова громко ударилась затылком
о стену. Рэйко, которая, оцепенев, смотрела только на ручеек крови,
медленно подбиравшийся по полу к ее коленям, изумленно подняла глаза.
Увиденная ею маска была непохожа на живое человеческое лицо. Глаза